Нектар небес
Шрифт:
Заливаю холодной водой из-под крана электрический чайник, втыкаю его штепсель в розетку и включаю кнопку нагревания. Достаю из холодильника продукты, ставлю сковородку на электроплиту, включаю ее и начинаю готовить завтрак – нашу любимую яичницу с кусочками курятины, луком и сыром.
Электричество в нашей стране совершенно бесплатное. Вообще. Наш научный мир умеет не только делать гадости молодому поколению, но и создавать весьма полезные вещи. Они смогли повторить исследования какого-то ученого, действовавшего давным – давно, еще задолго до Последней Мировой в какой-то другой стране, который умудрялся получать электричество прямо из окружающей среды. Но наши ученые мужи пошли дальше. Они, как просто, но доступно объяснил мне дед, могут передавать электроэнергию на огромные расстояния беспроводным способом, о чем тот великий, но, увы, давно умерший, гений мог только мечтать, но это в государственных масштабах, от огромных станций добычи электроэнергии по всей стране до «Рубежа отражения вторжения», который сокращенно называется РОВ и является нашей государственной границей. Одна из таких станций питает и наш город. А в самом городе вообще и в нашей квартире в частности, все электричество передается по проводам.
Заканчиваю приготовление завтрака и накрываю деду и себе на стол – ставлю две тарелки, две металлические кружки – деда, с взмывающей вверх старинной ракетой, и свою, со смешным енотом в цветочках, выкладываю ножи и вилки. Нарезаю белый хлеб и выставляю рядом с дымящимся чаем и яичницей.
Дед, глава нашей семьи, приходит, переставляет красный квадратный «бегунок» на настенном календаре, висящем над сушкой, на сегодняшнее число, уже обведенное мною в черный кружок, и мы садимся завтракать. Он зорко следит за точностью даты на календаре наступившем суткам. Вообще-то у нас с дедом перед завтраком есть своеобразная зарядка. Дед поклонник восточных боевых искусств, как он их сам называет. Когда, где именно и кем они были изобретены я понятия не имею, кроме того, что на востоке. Тот человек, который научил деда, по словам последнего, уже умер, а деду я верю. У нас в городе рукопашный бой не практикуется, чтобы мы не повредили тела, так, что дед и я занимаемся этим тайком. Дед хороший тренер, который называется сэнсэй. Но это единственной слово, которое по-настоящему восточное. Все остальные слова самые обыкновенные. В этих искусствах большое количество бросков, подножек, подсечек, ударов руками, ногами и даже головой, болевых и удушающих приемов, и я много чему уже научилась. Дед говорит, что я хорошая ученица, ничуть на хуже отца, но здесь, как мне кажется, он просто мне льстит. Сама себе я кажусь очень неповоротливой и неуклюжей. После таких зарядок, проводимых нами в одной из комнат нашей «трешки», после гибели отца, окончательно опустевшей и превращенной нами в тренировочный зал, на которых не даем себе потеть, как после обычных тренировок, но хорошо разминаем мышцы и быстро съедаем последющий за этим завтрак, я даже иногда готовлю вторую порцию. За завтраком разговариваем о чем-нибудь и смотрим «телек».
Но сегодня мы обходимся без этого. Едим молча и нехотя, просто ковыряя еду. Беру со стола пульт от телевизора и, повертев его в руках, возвращаю на место. Смотреть передачи нет ни малейшего желания. Да и что там смотреть? Очередную встречу премьер-министра, чьими портретами увешаны все начальственные кабинеты нашей страны, с каким-нибудь министром и отчет последнего об очередных «грандиозных» успехах вверенного ему министерства? Надоело. Неинтересно. Все одно и то же из года в год. Я уже достаточно взрослая, чтобы это понимать. Премьера нашего зовут Эдуард Антонович Рикашерин, мужчина с жестким волевым лицом и внушительной седой шевелюрой. Глава нашей семьи считает его очень хитрым, но не очень дальновидным политиком, который, в угоду своим личным интересам в настоящее время, может заложить основы полнейшей катастрофы, государства, находящегося под его управлением, в будущем. А еще циничным и предельно жестоким человеком, но подробности своих рассуждений о нем дед мне не рассказывает. Наш премьер вдовец, у него есть сын, которого он никому не показывает, даже имени его никто не знает, и которого уже ненавидит, наверное, вся наша необъятная страна. Только за то, что его сын. Я, по крайней мере, точно. Поэтому, пульт от телевизора, сегодня за завтраком, возвращается лежать на столе без работы.
Дед, как будто и не заметил этого моего действия. Смотрит «пустым» взглядом прямо перед собой. Наконец-то с завтраком, длившемся вдвое больше обычного, покончено. Встаю первой и мою свою посуду. У нас в семье каждый моет за собой сам. Иду к себе в комнату, включаю свет и переодеваюсь в одежду для школы. У нас нет никакой школьной формы и я надеваю, поверх белья и носков, «видавшие виды» футболку, свитер и джинсы. Надеваю электронные часы, которые меня радуют в обычные дни, но не в сегодняшний. Подхватываю приготовленный со вчерашнего вечера рюкзак с учебниками, тетрадками, ручками, линейками, ластиками, точилкой для карандашей и транспортиром, и выхожу из комнаты, по дороге выключая в ней свет.
Дед уже стоит у порога, но не торопится надевать ни один из своих строгих костюмов и галстуков, которые его заставляют носить на работе. Он просто молча смотрит на меня.
– Не переживай, – говорит он мне немного хриплым голосом. – Все обойдется, вот увидишь.
– Конечно обойдется, – бодро отвечаю я. – Все будет нормально, когда эти три месяца пройдут.
Дожили, подбадриваем друг друга, – думаю я.
Надеваю поношенную, но такую удобную куртку, из которой я уже, увы, начинаю вырастать, стоптанные кроссовки, шарф, шапку и перчатки, связанные еще бабушкой единым комплектом. Скорее по привычке, чем из действительного желания проверить свой внешний вид смотрюсь в большое зеркало в деревянной раме с маленькой столешницей снизу и беру ключи от дома из ящичка под ней. Ничего не забыла? Вроде бы нет. Таким вот вопросом и, после не долгих раздумий, таким вот ответом завершаю я последние приготовления перед походом в школу. Целую деда в, как всегда идеально выбритую, щеку, а он так же целует и меня. Дед только с виду строгий, но на самом деле, знаю я, он добрый и очень за меня переживает.
– Пока, деда, – говорю я, открываю дверь и выхожу на лестничную площадку.
– Пока, Кристинка, я закрою за тобой, – отвечает дед и машет мне рукой. Дверь закрывается и я слышу сухой металлический щелчок замка.
Наша квартира на втором этаже обычного кирпичного двухэтажного дома. Передо мной серая лестница вниз с ржавыми перилами, белый потолок и бело-зеленые стены подъезда, освещенные тусклыми лампочками в прозрачных стеклянных плафонах под потолками. Стены эти, за многие десятилетия своего существования, собрали на себе огромное количество похабнейших надписей и рисунков, по которым вполне можно изучать анатомию человеческого тела. Но для меня, за годы жизни здесь, это давно стало настолько привычным, что я уже перестала обращать, на эти следы человеческой деятельности, хоть сколько-нибудь внимания. Спускаюсь на первый этаж, открываю скрипучую коричневую железную, с возвратной пружиной, дверь подъезда и выхожу на улицу.
Уже почти рассвело, но фонари еще горят. Последний день сентября и пожелтевшая листва уже покрывает грязно-серый асфальт, вчера вечером шел дождь и лужи еще не просохли. В их поверхностях отражается желтый свет фонарей. У подъезда сидит здоровенный черный котяра по имени Уголек или просто Уга. Настоящий бойцовый кот. У меня с ним нормальный отношения. Можно даже сказать доверительные. Лет семь назад, когда я была еще совсем маленькой девочкой, а Уга молодым, полным жизненных сил, котом, я покормила его украденными из дома кусочками селедки, погладила и упрашивала взять его к нам жить и позволить ему спать со мной в одной постели, в чем мне, естественно категорически отказали и отругали за это, строго-настрого запретив подходить к бродячим животным. Больше я так никогда не делала. Но Уга не забыл мои кусочки селедки и стоит мне только предупредительно фыркнуть пару раз, он останавливается и пропускает меня, не переходя мне дорогу. Это приятно, хотя я человек не суеверный. Вот и сейчас я фыркаю, не боясь его испугать, потому, что испугать его не так-то просто, а он останавливается, садится и, с присущим ему достоинством, ждет пока я прохожу мимо. Иду в школу проторенной годами дорогой на которой встречаю нашего дворника, дядю Вову, идущего мне на встречу, здоровенного мужчину лет пятидесяти в соответствующей одежде и обуви, с трехдневной щетиной на лице. Проходя мимо него чувствую сильнейший запах перегара.
– Здрастье! – здороваюсь я и киваю ему головой.
– Забор покрасьте! – отвечает дядя Вова низким хриплым голосом. – И те не хворать!
Иду дальше и обхожу гаражи, один из которых, с синими воротами – наш и там стоит наша старенькая, местами ржавая, но все еще ездящая, легковушка «Виктория» темно-зеленого цвета, которую покупал еще дед. Вообще-то, вся недвижимость в нашем городе, квартиры и гаражи, распределяется мэрией, но можно и купить, если, конечно, есть деньги. Отец мечтал о собственном гараже и новой машине, но купить, не то, не другое, так и не успел. Мы всей семьей копили на них, но, после папиной гибели и скоропостижной смерти бабушки, нам стало не до этого.
Вокруг меня черные стволы деревьев, выкрашенные белой краской примерно на метр от земли, вдоль тротуаров и пешеходных дорожек. Дед полагает, что на все остальные деревья краски не хватило только потому, что деньги на нее разворовали уже в мэрии. Думаю, что он прав.
Наш город возник через несколько лет после Последней Мировой. Подробности нам никто не рассказывает. Даже дед в то время еще и не свете не появился. Сначала города то и не было, а был на его месте поселок «Упорный». Потом, когда у «Е-Кона» возникла потребность в авиации здесь построили большой аэродром К-15, который давно снесли, а жилой район, на месте которого он находился, до сих пор называется «пятнашкой». Затем, когда легендарный ученый Иван Аркадъевич Платонин открыл способ практического использования гравитации для летательных и космических аппаратов, здесь стали конструировать эти самые аппараты, строить экспериментальные образцы под названием гравилеты и испытывать их. Ввиду потребности страны в таких аппаратах, поселок быстро расширялся, а когда ученый умер, поселок переименовали в город и назвали его именем. Поскольку гравидвигатели, как объяснили мне отец и дед, позволяют совершать полеты в космосе, то наш город быстро стал авиакосмическим.
На плане города стоящем перед нашей мэрией, наш город выглядит как круг застроенный стандартными двориками, в северной его части овалом расположилось градообразующее предприятие, тот самый комплекс «Гротеля», основанный Павлом Федоровичем Гротелем, создателем одной из крупнейших национальных корпораций. Наша квартира в доме недалеко от его территории, так, что дед на работу часто ходит пешком. Как ходил и отец, а по самой территории его уже отвозили спецтранспортом. Как и ба, когда работала в том-же «Гротеле». А вот небоскреб его стоит в почти центре города, напротив трехэтажного здания мэрии белого цвета, что похоже на необычную белую черепаху перед, еще более необычным, стеклянным жирафом.