Шрифт:
ПОСВЯЩЕНИЕ
Всем любящим человечество, где бы они ни находились, которые верят, что применение Золотого правила в человеческих взаимоотношениях снимет все тяготы, которые невежество и алчность наложили на человеческую душу, этот роман с уважением посвящается
Автор.
ПОЯСНЕНИЕ
Нижеподписавшийся не присваивает себе право на концепцию "Внутреннего мира", в котором великие экономические проблемы, стоящие сейчас перед людьми, были бы решены в интересах гуманизма и созданы идеальные условия для всех. Эта мысль была главной в работе доктора Т.А.Х. Лоу, ныне покойного, которая попала в руки автора от его вдовы, миссис Мэри П. Лоу. В ней содержится яркое описание идеальных условий, которые
Джек Адамс.
Глава
I
Мой личный кабинет находился на втором этаже клиники, которую я оборудовал в Канзас-Сити для полного и комфортного осуществления своих трудов в лечении хронических заболеваний. Мебель состояла из большого книжного шкафа, в котором хранилась моя библиотека со справочниками и другими изданиями, полезными в моей практике; письменного стола, нескольких стульев, дивана и других удобств, обычно встречающихся в таких местах. Одна дверь выходила в холл, а другая соединялась с моей спальней, ванной и лабораторией в задней части комнаты. В передней части находился большой эркер, где я часто сидел в задумчивости, скрытый тяжелыми кружевными занавесками, глядя на толпы людей и многочисленные автомобили, проезжающие по улице внизу. На противоположной стороне главного зала, отделенная от него широкой лестницей, находилась гостиная, где я принимала посетителей. В задней части находились приемная и операционная. Обедал я обычно в своем личном кабинете, а еду мне присылали на лифте из ресторана, бывшего по соседству с клиникой.
Как правило, в мой личный кабинет не пускали никого, кроме секретаря, который занимал небольшую комнату над лестницей. Юноша открывал дверь, провожал посетителей в кабинет, а затем докладывал, кто меня ожидает. Если я хотел их увидеть, то проходил по лестнице в кабинет, в противном случае следовало: "Не входить".
Многие из моих пациентов приезжали издалека и размещались в санатории. Другие заходили ко мне в приемную в обычные часы работы, с 9 до 11 утра. В другие часы я обычно находился в своем личном кабинете, читал, думал и писал, или в своей лаборатории, где занимался составлением лекарств и т. д. Но было принято считать, что я часто отлучаюсь, и поэтому люди, желающие увидеться со мной, кроме как в рабочее время, не удивлялись, узнав, что меня нельзя застать на месте.
Такое положение дел стало абсолютной необходимостью, чтобы у меня было время заниматься своей обширной корреспонденцией и изучать болезни пациентов, которые отдали себя в мои руки в качестве последней надежды на восстановление здоровья. Мои успехи в лечении этих больных, от которых отказались как от неизлечимых, были таковы, что санаторий всегда был полон, и я очень редко принимал пациентов на дому.
В один яркий и необычайно приятный день в июне 189… года, после всех забот о своих пациентах, я удалился в свой личный кабинет, чувствуя, что визит даже самых близких друзей был бы сейчас крайне нежелателен. Мне очень хотелось побыть одному. Мне нужно было написать много писем и выполнить кое-какую работу, которой я не мог пренебречь, но я, казалось, вопреки самому себе, потерял свой обычный активный интерес к работе. Я чувствовал себя угнетенным и недовольным ее ограничениями и, покончив с самой важной корреспонденцией, встал и зашагал по комнате взад-вперед.
Что бы это могло значить? Почему я испытывал такое беспокойное желание чего-то, что казалось мне прямо-таки недостижимым? Мой бизнес процветал, здоровье было как никогда крепким, друзей было много, а все окружение – приятным. Почему же тогда я не мог заставить себя читать или писать? Всякий раз, когда я пытался что-либо сделать, мои мысли невольно возвращались к прошлому, и особенно к путешествию, которое я совершил несколько лет назад в качестве корабельного хирурга. В конце концов я окончательно разуверился в том, что смогу завершить свою работу, и решил потакать этой непреодолимой потребности в воспоминаниях.
Всю вторую половину дня, что бы я ни делал или предпринимал, мои мысли обращались к Джеку Адамсу, безбородому молодому человеку, который плыл со мной на одном судне в качестве суперкарго. Куда бы я ни повернулся, его образ всплывал в моей памяти с поразительной яркостью. Почему я должен постоянно думать о нем? Действительно, мы были самыми близкими друзьями и часто проводили вместе часы в самых приятных беседах.
Однако, несмотря на нашу близость, вокруг Джека всегда витала атмосфера бесконечной загадочности. Его характер был безупречным, скромность, утонченность и культура – непревзойденными. Его восприятие было чутким, способности к рассуждению – глубокими и всеобъемлющими, а врожденная правдивость внушала безграничное доверие каждому, кто вступал с ним в контакт. В минуты опасности он был смел, как лев, и в то же время мягок, как дитя.
Он был среднего роста и идеально округлых форм, слишком утонченный, чтобы быть мужественным, но тем не менее активный и деятельный; и я должен сказать, что его лицо было самым красивым и выражало самые тонкие эмоции души, которые я когда-либо встречал в человеке. Мы были единомышленниками, и я привязался к его персоне больше, чем когда-либо прежде к представителям своего пола. Хотя он был молод и безбород, его интеллект превосходил его годы, и по общему согласию старые и опытные люди вскоре стали признавать его необычайно выдающиеся суждения.
Для меня он был феноменом, который я никак не мог понять. Хотя он не был застенчивым, он всегда был сдержанным и замкнутым. Он никогда не вторгался туда, где у него не было никаких дел, за исключением моей каюты, куда он часто приходил, чтобы скоротать часок за обсуждением возвышенных и далеко идущих тем. Казалось, он не живет на обычной плоскости жизни, а парит гораздо выше нее. Тем не менее он быстро и энергично выполнял все свои обязанности, часто протягивая руку помощи другим, когда от него не требовалось и пошевелить мускулами. Казалось, он получал истинное удовольствие от того, что облегчал бремя других, даже жертвуя собственным комфортом.
Таков был Джек Адамс, который прошел путь от самой незначительной работы на судне до ответственной должности. Таким был мой самый дорогой друг, всегда сдержанный и немногословный с другими, но общительный, любезный и доверительный со мной, несмотря на разницу в возрасте. Но почему именно сейчас он стал вторгаться в мою память и удерживать мои мысли каким-то мистическим притяжением, которое я не в силах был разорвать, как ни старался это сделать?
Я оставил море по завершении этого плавания, воспоминания о котором преследовали меня весь сегодняшний день. В течение многих лет я почти не вспоминал о Джеке Адамсе, а теперь мне казалось невозможным не думать о нем постоянно. Я стал слишком суеверным и начал рассуждать о том, что, возможно, он только что отошел в мир иной и что его дух сейчас находится рядом со мной, пытаясь добиться от меня признания. Пока я размышлял, мой секретарь доложил, что меня хочет видеть некий джентльмен.
Я уже собирался ответить: "Не входите", как вдруг за его спиной, через полуоткрытую дверь, показался высокий, красивый и элегантно одетый мужчина с располагающей внешностью.
Я придерживался правила никогда не позволять никому входить в мои личные апартаменты иначе, как по моему собственному приглашению, и поскольку юноша, казалось, совершенно не замечал его присутствия, я понял, что произошла какая-то ошибка, и инстинктивно почувствовал, что этот человек не был незваным гостем; поэтому мне оставалось только признать соблюдение требований общепринятой этики и пригласить его войти.