Нелепая привычка жить
Шрифт:
– А мы тебя вообще никак не касаемся! – вдруг разозлился он. – Мы живем, радуемся, страдаем, сомневаемся, пытаемся постичь истину… Работаем, влюбляемся, рожаем и растим детей… А ты приходишь – и хладнокровно все обрубаешь, точно палач топором.
– Ну – опять двадцать пять! – вдохнула она. – Сколько мы с тобой прошлый раз говорили о том, что это не конец, а просто переход в иное состояние – все впустую… Впрочем, меня это нисколько не удивляет. Вам почему-то свойственно до последнего упорствовать в своих заблуждениях. Видно, вас так специально устроили, не знаю уж зачем. А что касается палача… Знаешь, мы с ним оба просто выполняем свою работу. Как, впрочем, и ты свою. В какой-то степени мы коллеги… Тебе ведь не приходит в голову жалеть телят или поросят, чьим мясом ты торгуешь? А у них ведь тоже мамы есть, и они тоже горюют, когда их детишек пускают на котлеты… Ну да ладно, не будем ссориться. Я так поняла, что ответить на мой вопрос ты сегодня не готов?
Малахов только кивнул в ответ. Действительно, все эти долгие часы, разделившие их встречи, он только и говорил себе, что должен принять решение. Но никуда дальше его рассуждения не продвигались. Заявление: «Забери с собой меня вместо моего убийцы», – было бы нелепо и совершенно неоправданно. Но и произнести, пусть даже мысленно: «Хочу, чтобы Джозеф умер, а я остался жить», – Виталий тоже не мог. Просто не мог, и все.
Дама кокетливо отбросила волосы назад и ехидно проговорила:
– Какой же ты все-таки нерешительный. Робкий, трусливый, безвольный… – она окинула его словно бы оценивающим взглядом. – И за что тебя женщины любят, не понимаю…
– Что ты плетешь… – отмахнулся он.
При чем тут женщины? Он думает о Джозефе, о своем убийце, а она — женщины… И вообще, о каких женщинах идет речь? Кто это его любит? Супруга, то есть жена? Но вроде бы он не замечал за Ланой даже в лучшие их времена бурного проявления горячих чувств. Безусловно, она, конечно, любила Виталия, но, как бы это выразиться, по-своему… Тогда на кого дама намекает? Не на фарфоровую же статуэтку Анечку из Санкт-Петербурга!
– Ты ничего не путаешь? – уточнил он.
– Я никогда ничего не путаю. – Ему показалось, или она и впрямь подмигнула?
– Тогда, значит, просто несешь какую-то ерунду… Кто это меня любит? И вообще, с чего вдруг меня любить? Что во мне такого особенного?
– Да в тебе-то ничего особенного, – проговорила она, задумчиво покачивая босоножкой на высоченной платформе. – Тут, видимо, дело не в тебе, а в женщинах. Они вообще странные существа… Им только дай волю – обязательно будут кого-нибудь любить. У вас, мужиков, полно других дел: война, бизнес, самоутверждение, изобретения… Для вас любовь – это лишь один из эпизодов, деталь в общем механизме жизни, часто и не очень-то важная деталь. А женщина без любви не существует, она ею переполнена. И если не найдет, на кого ее излить, – на ребенка ли, на мужчину ли, – то будет чувствовать себя моральным уродом… До самой встречи со мной, когда бы я к ней ни пришла.
«Видел бы ее сейчас кто-нибудь… – пронеслось в голове у Малахова. – Подумал бы: вот сидит шикарная девчонка и рассуждает о любви. Ему бы и в голову не пришло, что это – Смерть. Смерть, разглагольствующая о любви. Абсурд».
– Ну почему же? – Она, похоже, даже слегка обиделась на его мысли. – Не так уж я далека от любви, как ты думаешь. Даже наоборот. Мы с ней близки, точно сестры, которые хоть и ссорятся, но существовать друг без друга не могут. Этакие заклятые подруги. Она мне интересна, потому что любовь – самая яркая из ваших страстей. Может быть, и не самая сильная; страх, ненависть, отчаяние… Но с ними мне все ясно, а любовь… Тут совсем другое. Она для меня любопытна. И мы часто сталкиваемся с ней. Бывает, она приводит человека ко мне, бывает, отнимает его у меня. И я могу уступить.
– Как это? – не понял Виталий.
– Как приводит? Да очень просто! Мало ли случаев, да еще у молодых, когда мозгов в голове немного. Ах, он меня не любит, ах, он меня бросил, ах, он нашел другую. И раз бритвой по венам. Или в окно. Или горсть таблеток в рот…
Он слегка поморщился, раздосадованный тем, что она его не понимает. Обычно всегда заглядывает в его мысли – не успел он подумать, а она уже тут как тут. А сейчас отвечает не на тот вопрос. Или это специально?
– То, что можно, как в книгах пишут, умереть от любви, для меня не новость. Правда, я всегда считал это глупостью, а уж сейчас… Я говорю совсем о другом. Как может любовь спасать от смерти? Разве это не поэтический оборот?
Она рассмеялась, снова тряхнула густыми темно-рыжими волосами.
– Да нет, мой милый, это как раз и самая что ни на есть реальность… Вот возьми для примера хоть своего знакомца писателя. Если бы не его жена, я бы сразу его забрала, когда у него приступ был. А она не дала. Соседку-врача среди ночи разбудила, «Скорую» вызвала, всех на ноги подняла… И я ей уступила. Пока.
– А, вот, значит, как…
Новость о том, что писатель Дмитрий Россихин пока оставался жив, пожалуй, Малахова даже обрадовала. Но все-таки в данный момент его гораздо больше занимала собственная судьба.
– Ладно, так уж и быть, – проговорила дама после небольшой паузы. – Я не буду сегодня требовать от тебя, чтобы ты принял решение сию минуту. И более того – я даже скажу тебе, кто должен тебя убить.
Виталий так и подскочил на жесткой лавке:
– Ты назовешь мне имя этого человека? Того, из-за кого мы с тобой встретились? Того, на чью жизнь я мог бы обменять свою?
Она усмехнулась:
– Нет, милый, это было бы слишком просто. Этого имени я тебе не назову.
– Тогда, прости, я тебя не понимаю…
– А что же тут непонятного? Уж не думаешь ли ты, что тот, кто задумал тебя убрать, намерен сделать это лично, своими руками?
– А-а, ясно. Он нанял киллера, да?
– Не киллера. На киллера этот парень явно не тянет… Это не профессиональный убийца.
– А кто он, этот парень? – с жадностью выспрашивал Малахов. – Я его знаю?
– Знаешь. И, думаю, скоро вспомнишь. Его зовут Сергей Псарев.
– Псарев… Псарев… – он сосредоточился, пытаясь вызвать в памяти образ, но ничего не получалось. – Нет, что-то не припо…
– Он работал у тебя водителем в прошлом году, – перебила дама. – Высокий, сутулый, с седыми висками…
– Да, вспомнил. Такой мрачный, никогда не шутил, не улыбался. И еще от него вечно пахло дешевым табаком. Работал-то он неплохо… Но был какой-то странный, точно погруженный в себя. И постоянно то опаздывал, то отпрашивался…