Нелепая привычка жить
Шрифт:
– И от чего же зависит это твое решение?
– Да каждый раз по-своему. Иногда просто от какой-то одной случайной фразы. Ведь каждый случай особенный. Не думаю, что для тебя будет новостью услышать, что все люди разные. При всей схожести, при многих общих чертах, все вы – особенные. И любой, кто стремится себя осознавать, готов бороться за эту свою особенность, отстаивать свое неповторимое «Я». Мир не случайно устроен так, что каждый человек – это центр вселенной. Во всяком случае, пока он живет на земле. Оттого-то я и хожу к вам, и разговариваю…
– И решаешь за нас, жить нам или умереть? – Он сам не знал, зачем расспрашивает ее так подробно. Да, конечно, хотелось узнать как можно больше… Но он уже не сомневался в том, что все усилия будут бесполезны. Его участь уже была определена.
– Ну, случается, даже вы берете на себя смелость решить, продолжится чья-то жизнь или оборвется. Один сам лезет в петлю, другой бьет соседа дубиной по голове, а третий приказывает сбрасывать бомбы на город. Но и тут не так просто… Кто-то умрет, а кто-то нет. Потому что его время еще не пришло.
– Зато мое пришло, – проговорил Малахов удрученно. – Мне предстоит провести два дня в ожидании, а потом…
– Ну, и что в этом страшного? Скажи мне, что плохого в смерти?
– Она… Ты… Со смертью все прекращается. Это необратимость. Это конец.
– А с рождением кончается внутриутробное существование ребенка. Еще раньше, когда его душа поселяется в тело матери, кончается ее существование подле Бога. И когда душа покидает землю, она тоже не исчезает, а просто переходит в другой мир. Мир, где все совсем иначе. Где все спокойно и размеренно. Так почему меня надо бояться?
Малахов промолчал. Ему вдруг пришло в голову, что он никогда не задумывался, почему люди страшатся смерти. Просто всегда воспринимал это как должное. Дама продолжала:
– Меньший страх – это страх потери близких. Многие опасаются, что их родитель, возлюбленный, супруг или ребенок умрут. Иногда для этого есть основания – болезнь, например, или опасное занятие, но часто этот страх возникает и просто так, безо всяких на то причин. Но вот что интересно! Когда тот или иной человек боится смерти другого, то он беспокоится совсем не о том, каково будет тому, кто умрет. Потому что природа ужаса перед чужой гибелью – это страх не за другого, а за себя. Ребенок боится смерти матери, потому что не знает, как выжить без нее, а мать страшится гибели ребенка из-за того, что ее пугают связанные с этим переживания, горе, отчаяние и одиночество… Пока человек рядом с вами, вы от него получаете что-то хорошее, неважно, денежное ли содержание или радость общения с ним. А когда он уходит, вы это теряете. Вот вы и обижаетесь. Он или она умер – ах, как мне теперь плохо.
И снова Виталий не нашелся что сказать. Он не был согласен с подобными утверждениями – и в то же время не мог привести ни одного аргумента против. А дама между тем говорила и говорила:
– Но, конечно, есть и другой, куда более сильный страх смерти – страх за самого себя. Вы боитесь собственной кончины и потому привыкли связывать со мной все самое негативное…
– Ну, не будешь же ты уверять меня, что умирать легко и приятно, – перебил, не выдержав, Виталий.
– Не буду, – согласилась она. – Переход в иной мир действительно не относится к сфере доступных вам удовольствий. Неважно, рождение это или смерть – ощущения не слишком комфортные. Но боитесь вы в конечном счете совсем не этого, а неизвестности. Она пугает вас везде, где бы вы ни были. Не исключено, что в том мире, где живут ваши души до рождения, ходит Жизнь – ну совсем как я, только, может быть, чуть помоложе, – и тоже каким-нибудь орудием, ну, допустим, вилами, гонит тамошних обитателей в этот мир. Мол, нечего тут прохлаждаться, пора вам жить. Идите рождайтесь. А те от нее врассыпную…
Малахов криво усмехнулся:
– Знаешь, хотелось бы верить, но… Я такой же, как и все. Тоже боюсь боли и страданий. Но сильнее всего – и в этом ты права – меня действительно пугает неизвестность.
– Успокойся. Со временем ты все узнаешь и поймешь, что не так уж это и страшно. То, что происходит перед встречей со мной, ты уже прочувствовал на себе, так?
– Разве со мной происходило что-то особенное?
– Конечно, какой же ты ненаблюдательный! Возьми хоть эти твои необъяснимые смены настроения. Они свойственны очень многим. Людей начинает кидать из крайности в крайность. То вдруг жизнь беспричинно становится не мила, то, наоборот, ни с того ни с сего просыпается безудержная радость бытия, хочется творить, петь, любить весь мир вообще и каждую попавшуюся под руку женщину в частности. Многих также тянет вспоминать все пережитое, помнишь, как у тебя это было недавно? На кухне?
– Откуда ты все это знаешь?
– Оттуда, что уже некоторое время наблюдаю за тобой.
– Начиная с казино, да?
– Даже раньше.
– Скажи, – не удержался от вопроса Виталий. – Почему я тебя тогда не испугался? Позавчера, когда увидел тебя здесь, сначала испытал просто-таки панический ужас. А тогда не было ничего похожего.
– Неужели не ясно? – удивилась дама. – Мне казалось, ты и сам можешь это сообразить.
– Потому что в казино ты пришла не ко мне?
– Ну конечно! Тогда я просто показалась тебе, чтобы подготовить к будущей встрече. Я считаю, что когда человека собираются убить, он имеет право знать об этом заранее.
Если бы сейчас с чистейшего, без единого облачка майского неба вдруг обрушился снегопад, Малахов изумился бы гораздо меньше. Он сидел как громом пораженный и не верил своим ушам.
– Меня… собираются убить?
Она кивнула так невозмутимо, точно речь шла о самых обыденных вещах.
– Ну а отчего, по-твоему, чаще всего умирают молодые бизнесмены? Ты здоров как бык, по натуре своей очень осторожен, экстремальными видами спорта не увлекаешься. Войн, эпидемий, природных катаклизмов вокруг тебя тоже не наблюдается. Значит, остается два варианта – несчастный случай или убийство. А все вариации уже внутри.
Малахов отказывался осознать смысл сказанного. Ему казалось, что он уже смирился с тем, что умрет через два дня. Но что это будет убийство…
– Кто? – спросил он, и голос почему-то прозвучал хрипло, точно при простуде. – Кто это задумал? Кто-то из конкурентов?
Она скривилась:
– Ты еще скажи – мафия. Нет, дорогой, тут все гораздо интереснее… Отдать тебя мне хочет кое-кто, находящийся рядом с тобой. Из близкого окружения, как у вас это называется.
Час от часу не легче. Он еще готов был бы поверить, что его собираются «убрать» из-за бизнеса, как это случилось в свое время с Сашкой Семеновым. Хотя тоже маловероятно, но все-таки… А тут – кто-то из близких. Да чушь собачья!
– Этого не может быть! – сказал он вслух.
Дама подняла одну бровь:
– У тебя есть основания мне не верить? Или у меня есть основания тебя обманывать?
– Нет, но… Ты скажешь мне, кто это?
Она молча покачала головой.
– Ну почему? Почему же?
Дама чуть слышно вздохнула – или ему это показалось?
– Видишь ли, я принципиально не вмешиваюсь в ваши, людские, отношения. У вас друг с другом свои дела, а у меня с каждым из вас – свои. Быть может, ты и догадаешься, кто тот человек, который решил, что ему станет лучше, если ты перестанешь жить. Но скорее всего, ты так об этом и не узнаешь. Ты будешь ломать голову, перебирать кандидатуры, но этот человек так и останется для тебя вне подозрений. Это последний, на кого ты подумаешь. Тебе он всегда будет казаться невинным, как младенец.