Нелепая привычка жить

Рой Олег Юрьевич

Договорить он не успел. Леля вдруг издала странный возглас, то ли вскрикнула, то ли всхлипнула, зарыдала и упала ему в ноги, прямо на рваный линолеум. Пластиковая заколка отскочила куда-то под холодильник, и ничем не сдерживаемые великолепные светлые волосы густо рассыпались по плечам.

Выйдя на улицу, Виталий с удивлением обнаружил, что, оказывается, прошел дождь. Отдаленный район утопал в зелени, запах влажной земли, молодой травы, свежих листьев был настолько силен, что Малахов даже остановился на несколько минут, вдыхая полной грудью и наслаждаясь ароматом весны.

«Господи, такое ощущение, что жизнь ко мне возвращается…» – вдруг подумал Виталий. Но он, конечно,

помнил, что это было совсем не так…

Глава 11

Последний срок

Весь следующий день, возможно, последний в своей жизни, Малахов провел с собственной дочерью.

– О, да у тебя новая прическа! – отметил он, когда девушка утром села к нему в машину. – Здорово! Тебе идет.

– Правда? – просияла Долька, глаза-виноградины так и засветились. Она и впрямь выглядела по-другому – волосы, раньше растрепанные, в беспорядке падавшие ей на плечи и свисавшие далеко на спину, теперь потеряли почти половину своей длины и приобрели аккуратный, ухоженный вид. – Это я на праздники, пока вас не было, сходила к Лане в салон и поменяла имидж.

– А я и не знал, что ты пользуешься услугами ее салона, – этот факт почему-то обрадовал Виталия. Точно это был пусть слабенький, но все же лучик тепла, которое со временем – кто знает? – способно будет растопить лед в отношениях между матерью и дочерью.

– Ну а какой смысл нести деньги на сторону, когда в семье есть собственный салон красоты? – отвечала практичная Долька. – Тебе честно нравится?

– Честно. Очень-очень.

Сначала они отправились к ней в институт, на семинар поэзии. Малахов, отчего-то робея и смущаясь, прошел вместе со студентами в аудиторию, забрался на последний ряд и слушал оттуда, как Долька читает собравшимся свои новые стихи. Девочка держалась уверенно, читала хорошо, и стихотворения, с точки зрения Виталия, были прекрасными. Особенно ему понравилось одно:

Осень пришла не стучась в мой дом,Забыв о желаниях моих.В сердце вновь прогремело как громПрикосновение пальцев твоих.Милый мой, ласковый друг,Прости мне ошибки, прости,Не выпускай из кольца твоих рукИ в сердце свое впусти.И не нарушив покой,В нем я останусь навек…Бог мой, спасибо за все,Славный мой человек.

Потом слово взял руководитель мастер-класса и красивым, хорошо поставленным голосом разбирал Долькино творчество, много придирался и критиковал, но больше хвалил. Мэтр, известный поэт и переводчик, на вид был строг, седобород, опирался на массивную палку и походил на Деда Мороза – но не того доброго красноносого старичка, который приходит к детям на елки с большим мешком, а на персонажа языческих сказаний, сурового властителя зимы, кто может и одарить, наградив по справедливости, но чаще гневается и застуживает бедных путников до смерти. Слышать похвалы из уст такого человека было вдвойне приятно. Виталий застыл на своей «камчатке», боясь даже пошевелиться, и сердце его так и распирало от радости и гордости за дочь.

Потом они вместе покинули полные толчеи и веселого шума узкие коридоры института и отправились обедать в ресторанчик «Дрова», находившийся в подвале того же здания – Дома журналиста. Не сговариваясь, оба выбрали шведский стол, наелись до отвала и поехали «растрясать желудки»

в Коломенское. Это было одно из самых любимых мест их прогулок еще со времен Долькиного детства.

Девушка щебетала о своих делах, о преподавателях, сокурсниках, о будущей публикации в институтском альманахе, Малахов уклончиво рассказал о покупке дома и, гораздо подробнее, – о Сергее, его дочери Надежде и ее рисунках. Долька приняла эту историю очень близко к сердцу.

– Надо же! Я его помню, Сергея. Кажется, даже знала, что у него что-то неладно с девочкой, но и представить не могла, что до такой степени… А ты… Какой же ты молодец, Вит! Ну просто благородный герой.

– Да ладно тебе, – отмахнулся Малахов.

Гуляя, они добрели до одного из самых красивых мест Коломенского – старинной церкви на холме, и поднялись по высокой лестнице. Дольке всегда нравился находящийся рядом с храмом старый погост, а Виталия, которому в последнее время кладбищ было более чем достаточно, вдруг неудержимо потянуло в церковь.

– Давай зайдем! – предложил он.

Она покачала головой:

– Я не пойду. Не мое это место.

– Но мне очень нужно! – настаивал он.

– Так сходи один. А я подожду тебя здесь.

Как ему раньше не пришла в голову такая простая мысль! В церковь он ходил редко, разве что совсем в детстве, вместе с бабой Верой – та была набожна, не пропускала ни одной праздничной службы, настояла на том, чтобы Виталия окрестили, и часто водила его с собой к обедне или заутрене. Но ему, мальчишке, в храме было скучно. От духоты, густых запахов и пения разбаливалась голова, и, став чуть старше, он наотрез отказался сопровождать бабушку, мотивируя тем, что теперь он пионер, а пионеры в Бога не верят…

Малахов купил самую большую свечу, запалил ее перед образом Богородицы и долго стоял, практически один в целом храме, если не считать старушек прислужниц. Он не молился, не просил ни о чем и даже толком ни о чем не думал. Просто стоял в благоговейной тишине и смотрел на потемневшие от времени лики Богоматери и Младенца-Спасителя. Потом прошептал: «Прости», сам не зная, к кому обращается, и тихо вышел из храма.

Вечером Долька уговорила его сходить в кинотеатр на поздний сеанс и посмотреть мюзикл «Призрак оперы». Малахов сперва изумился такому предложению, а потом подумал: «А почему бы и нет?» Он попытался вспомнить, когда последний раз был в кино, и у него ничего не получилось. Вообще-то он старался быть в курсе экранных новинок, но уже давно смотрел все фильмы только с дивиди-дисков на домашнем кинотеатре.

Фильм увлек его с первых же кадров: яркостью красок, волшебством музыки и обаянием какой-то удивительно естественной, искренней актерской игры. На два часа, или сколько там продолжалась картина, Виталий напрочь забыл обо всех своих переживаниях. Он словно бы перенесся по ту сторону экрана, и единственное, что оставалось для него в этом мире, – это лицо Дольки. Она тоже увлеченно наблюдала за действием, но при этом нет-нет да взглядывала в его сторону, точно постоянно наблюдала за его реакцией.

– Ну и как? Тебе понравилось? – спросила дочь, когда они вышли на темную улицу.

– Очень! – честно признался Малахов. – Музыка, голоса, декорации – все отлично. И героиня просто очаровательна.

– Дура, – пожала плечами девушка.

– Почему, Долькин? – удивился он.

– Да потому что выбрала этого слюнтяя Рауля.

– Ты считаешь, она должна была бы предпочесть Призрака? – улыбнулся Виталий.

Долька пожала плечами:

– Ну, конечно же! Это настоящая личность, пережившая столько страданий… К тому же он напоминал ей отца. Я бы на ее месте даже не сомневалась!