Нелинейная зависимость
Шрифт:
— Ослеп? — с трудом прошептал Андрей.
Ему никто не ответил.
Левая рука назойливо зачесалась у самых пальцев, Андрей хотел почесать ее о бедро, но от привычного усилия мышц в ребра уткнулась лишь забинтованная культя — надрез выше локтя.
— Эй! Кто-нибудь! — испуганно закричал он. — Медсестра! Врач! Пожалуйста!
— Слышишь? Опять орет, — глухо раздался за стеной мальчишечий голос.
— Сильно его измочалило, — ответила девочка.
— Мамка сказала, что он будет жить, если не начнется гангрена.
— А бабушка говорит, что, если его найдут, нас всех расстреляют.
— И детей? — настороженно уточнил мальчик.
— А ты как думал? Помнишь, как было в Егорьевке, когда летчика приютили? А с девочками знаешь что делали? Я из-за кустов все видела!
Она понизила голос до неразборчивого шепота, наверное, говорила прямо в ухо мальчишке.
— Сволочи… — сквозь зубы сказал он. — Давай его лучше сожжем.
— Ты что?!
— Никто не узнает! — успокоил мальчишка. — Неси керосинку, спички у меня есть.
Андрей ничего не понял, но испугался до ледяного пота.
— Эй! Ребята! — осторожно позвал он.
Ему никто не ответил, только за стеной раздалось жестяное бряканье и плеск, будто лили воду на стену.
Но это была не вода — и по запаху, и по тому, как хлопнул воздух, когда к лужице поднесли горящую спичку. Тело сразу обдало жаром, дыхание моментально забило дымом. Огонь вцепился в ноги и принялся их терзать — нервы словно превратились в раскаленные спицы.
— А-а-а-а!!! — закричал Андрей, расходуя последний выдох. — Сволочи! Трусливые твари!
Но язык пламени ворвался в легкие, зашипел невыносимой болью, выжигая не только плоть, но и мысли, и ощущения. Последнее, что Андрей почувствовал, — это как с дикой болью лопнули остатки слепых глаз.
Он закашлялся и очнулся вновь.
— Брежу, — шепнул неуверенно.
Бинтов на теле стало как будто больше — они чувствовались кожей обеих ног, а левой рукой шевельнуть не получилось вообще. Повязка на глазах тоже никуда не исчезла.
Темнота и тишина.
Хотя нет, это лишь поначалу так показалось. Темнота да, была, но в тишине слышалось еще чье-то дыхание и чуть заметное поскрипывание кроватных пружин.
— Эй… — Андрей с трудом узнал собственный голос. — Меня кто-нибудь слышит?
Поскрипывание тут же стихло. Никто ничего не ответил.
В памяти еще бушевало пламя, и Андрей затрясся дрожью пережитого ужаса.
— Ну, ответьте же кто-нибудь!
— Слышь… — сонно отозвался мужской голос. — Ты бы хоть ночью поспал, а? Днем орет, ночью тоже спать не дает…
— Где я? — Андрей мысленно уцепился за этот голос, как тонущий муравей за соломинку.
— В Караганде, — грубо ответил голос. — Завтра с утра придет доктор, у него и спросишь.
Андрей умолк. Из всех реальностей, в которых он побывал после пробуждения, эта понравилась ему больше всего. По крайней мере, здесь не бьют и не сжигают живьем, а то, что грубят, — это мелочи.
Андрей твердо решил остаться именно в этой реальности. Он ее даже полюбил. Было ясно, что здесь его убивать не станут. Он долго ворочался, боясь уснуть и вывалиться из нее куда-то еще, но в конце концов тьма и ограниченная подвижность взяли свое — Андрей уснул.
Птица щебетала почти у самого уха, по крайней мере так казалось. Яркий солнечный свет пробивался сквозь веки алой лавиной, тошнота бродила где-то в районе желудка.
— Ему необходимо промыть глаза. — Андрей расслышал совсем рядом мужской голос. — И повязку можно уже не накладывать. Краснота — это остаточное явление.
Птица цокала и свистела. В приоткрытое окно то и дело заглядывал ветер, трогая волосы на макушке. Если прислушаться, можно было расслышать шум улицы.
— Где я? — осторожно спросил Андрей.
— Точно на этом свете, — усмехнулся мужчина. — Вы глаза-то откройте.
— А можно?
— Можно, можно. Все с вашими глазами в порядке.
Андрей распахнул веки и тут же зажмурился от яркого света.
— Ну, голубчик, а чего вы хотели? Ничего, ничего, привыкнете. После повязки всегда так. Могло быть во сто крат хуже. Несколько стекляшек поранили кожу буквально в миллиметрах от глазных яблок. Вы в рубашке родились, вот что я вам скажу.
Андрей снова открыл глаза, на этот раз получилось значительно лучше. Оказалось, что лежит он на металлической койке, какие ему приходилось видеть лишь в старых фильмах, а полненький лысоватый доктор, чем-то похожий на Вальку Знобина, стоит рядом. Врач, одетый в застиранный белый халат, со стареньким стетоскопом, без намека на электронику, на груди, задумчиво разглядывал Андрея. Позади доктора стояла молоденькая медсестра с блокнотиком и ручкой в руках. Андрей перевел взгляд на потолок и не увидел никакого пластикового покрытия. Потолок был просто побелен, самой обычной известкой с добавлением синьки, так что на свету она выгорела, а в тени наоборот потемнела до серого. Стены были выкрашены унылой салатовой краской почти до самого верха.
Андрея снова охватил страх.
— Где я? — снова спросил он пересохшими губами.
Он хотел еще спросить, какой сейчас год, но что-то его удержало.
— В больнице, — спокойно ответил врач.
Он придвинул к себе деревянный стул и сел возле кровати.
— В Москве? — Андрей решил осторожно выяснить подробности.
— В Москве, голубчик, в Москве. Вас что-то смущает?
— Странная палата. — Андрей поискал подходящее слово. — Устаревшая.
— Ах, устаревшая… — В глазах доктора появился недобрый огонек. — Вот как… Евроремонта не хватает? А нормальную медицинскую страховку купить не желаете? Сначала экономите, а потом удивляетесь, что попадаете в клинику, которая еще в начале двадцать первого века устарела безнадежнейшим образом! Совести у вас нет, голубчик, вот что я вам скажу.
Андрей опешил от такого напора.
— Я не собирался болеть.
— Никто не собирается. Но подобная жадность ничем не оправдана.
— Но я не имею претензий… — попробовал успокоить врача Андрей.
— Зато я имею! — Доктор навис над кроватью, как хмурая туча над городом. — Из-за жадности таких, как вы, все еще существуют занюханные больницы, в которых нет даже нормального рентгеновского аппарата, не говоря уже о сонарах. И зарплата у меня знаете какая?
Андрей решил отмолчаться.