Нелюбим
Шрифт:
Странным ему показалось и кое-что еще. Например, почему вон та, до невозможности красивая девушка у окна не реагирует на общий шум, не участвует в споре? Вообще не проявляет никаких эмоций? Что привлекло ее там, за окном, до такой степени, что она не замечает даже его, Танта, присутствия?
Он осторожно приблизился к девушке и через плечо заглянул в ее работу. На небольшом холсте – горячий хоровод невообразимо ярких красок, карнавал цветов, маскарад полутеней, ярмарка полутонов. Откуда все это? Неужели на рисунке – та чахлая клумба за окном?
– Черт возьми! – не сдержался Тант. – Как вы разглядели там эти краски?
Девушка повернула голову.
О, этот дивный взлет волос! Это волнующееся чудо! Что за прелесть!
Девушка насмешливо смотрела на него.
О, эти глаза!
«Ого! Этого еще не хватало! – изумился Тант, заметив справа от холста на листе бумаги набросанный карандашом свой профиль. – Выходит, заметила? Когда только успела?!»
Перехватив его взгляд, девушка пожала плечами:
– В вас что-то есть…
О, этот голос!..
«Стоп! – остановил себя Тант. – Чудес в природе, как известно, не бывает, здесь же что-то необъяснимое».
– Что именно есть? – осведомился он у девушки, но тут же поправил себя. – Впрочем, гораздо интересней и полезней знать, чего в тебе нет. Но об этом мы поговорим в другой раз, разумеется, если на то будет ваша воля. Он широко улыбнулся, включив все свое обаяние. – Теперь же мне хотелось бы узнать, как вам, лично вам видится решение спора? Вы ведь в курсе дела, правда? Как, по-вашему, выйти из тупика?
Девушка еще раз пожала плечами, при этом глаза ее подернулись зеленой дымкой.
О!…
– Мне кажется, что не стоит тратить время и силы на спор. Все сложится само собой так, как надо, и когда надо. Вообще же, все пройдет и растает без следа. А потом вернется, но в другом виде или обличьи. Лишь время не вернуть, вот что действительно печально.
– И ничего не останется?
– Останется. Красота!
Сбоку налетел нечеса конопатый.
– Лалелла! Ты снова свою теорию на свет извлекла! Перестань! Твоя философия противна жизни!
Девушка еще раз пожала плечами.
«Все ясно, ее зовут Лалеллой! – сообразил Тант. – Умненький я, однако, и очень наблюдательный».
– Вот как! – сказал он вслух. – У вас, оказывается, и теория своя есть? И она, похоже, не всем нравится. В чем же ее суть? Красота, стало быть, по-вашему…
В этот момент в мастерскую вошел директор училища. Все стихло. Большие электро-механические часы заворочались на стене под высоким потолком, покряхтели и выдавили из себя звук, напоминавший скрип солдатской койки. Два часа.
Тант развел руками:
– К сожалению мне пора. Но очень хотелось бы ознакомиться с вашей теорией. Подробней, как говорится. Может быть, попробуем в ней разобраться, с вашей помощью? Сегодня? В шесть вечера на «Веранде», у лебедей? Я буду ждать вас. Приходите, пожалуйста. И, конечно, не забудьте захватить вашу теорию.
Взгляд Лалеллы был холоден и прозрачен, как горный родник, а Танту показалось, что она смотрит на него, точно на неодушевленный предмет. Как смотрят на ладно слепленный стул или прилично скроенный пиджак, оценивающе, но, не проявляя личной заинтересованности. Он почувствовал себя неуютно. Вот представьте себе, что в поле вы неожиданно нашли прекрасный цветок. Вы смотрите на него, упиваетесь его красотой, радуетесь, что он есть – и вам совершенно все равно, что, быть может, в этот самый момент корень цветка точит прожорливый червь, или что он грустит о быстротечности своей жизни. Вы видите лишь его красоту, вы вдыхаете аромат – и до другого вам нет дела. Приблизительно такое понимание себя Лалеллой, такое ее отношение к нему ощутил Тант. Прежде ему никогда не приходилось задумываться, красив он или нет – не урод, и ладно. Не это главное. Приятно, думал он, если кому-то по нраву твой облик. Но если ты красив от природы – в чем здесь твоя заслуга? Чем гордиться? О гордости, наверное, следует поговорить с его отцом, гордится ли он им. Сегодня он встретил иное отношение к красоте – и был откровенно смущен.
– Хорошо, – сказала Лалелла бесстрастно. – Я приду.
Тон ее несколько притупил его восторженность. Можно сказать, что его приземлили: он перестал парить и слегка коснулся земли кончиками пальцев.
«0-го-го! – озадачился Тант. – Однако – штучка!»
Выходя из мастерской, он наткнулся на недружественный взгляд рыжего юноши и пожал плечами, невольно повторив жест Лалеллы. Что поделать, невозможно нравиться всем сразу. Тем более рыжим. Хотя к рыжим у Танта было самое нежное отношение.
Тант очень любил этот город – Сальви-Крус, ставший его, Танта городом. Не коренной, на самом деле, житель, он успел изучить его досконально, до ощущения слитности, нерасторжимости – и полюбил всем сердцем. Где-то далеко на юге был другой городок, маленькая его родина, средоточие всех его начал. И тот южный город был бесконечно дорог Танту, но Сальви-Крусс – совсем другое.
Он пленил его, прежде всего, своей непредсказуемостью. Да, пожалуй, так – непредсказуемостью и ошеломительной текучестью, пластичностью облика. Этот город невозможно было предсказать, просчитать, угадать, как он будет выглядеть в тот или иной день и даже момент. Только в общих чертах. При желании конкретизировать картинку, приходилось почти сразу признать, что она постоянно видоизменяется, течет, трансформируется. Танту казалось порой, что гениальный творец в порыве вдохновения, в вихре творческого буйства, экстаза, за одну короткую летнюю ночь сотворил все это – и никогда никто больше не сможет повторить ничего подобного. Улицы, дворцы и площади застыли в удивительном беспорядке, породив, сформировав из хаоса великолепную гармонию. Даже на плане город походил на драгоценный узор. Сады и парки возникали в самых невероятных местах. За бетонным боком улицы мог неожиданно оказаться тенистый сквер, а быстрый проспект вдруг со всего разбега упирался в озеро. А дальше изумрудными лентами вились бульвары, где в многочисленных кафе любили проводить часы отдыха горожане. В том месте, где Зеленый бульвар в крутом изгибе спускался к реке Славе, и его под острым углом пересекала улица Откровений, сохраняемый этими двумя магистралями, словно в объятиях двух крепких рук, расположился небольшой, но тенистый и уютный парк. Там, под сенью могучих, деревьев прятало свою чистоту небольшое озеро, в зеркало которого любила заглядываться сама Весна. И Осень, кстати, тоже любила. Все любили.
Там, на озере, жили два лебедя, белый и черный, любимцы стариков и детей, давным-давно ставшие символом города. Их всегда было двое, один белый и один черный. С ранней весны до поздней осени они скользили по водной глади, любуясь на свои отражения. В октябре многие жители приходили проводить их в дальний путь, еще больше людей встречало их в середине апреля, когда после зимовки они возвращались домой. И очень многие, наверное, сочли бы себя глубоко несчастными, если бы птицы однажды не вернулись. Приезжие посмеивались, иные пожимали плечами, а Тант понимал любовь горожан к птицам и безоговорочно разделял их чувства сам.
Там, на самом берегу озера, приютилось небольшое кафе, открытая веранда которого своими босыми ногами шагнула прямо в воду.
В этом кафе не бывал разве лишь тот, кто никогда не любил. Да, это было привычное место встреч всех городских влюбленных.
Дневной зной пошел на убыль, с озера потянуло прохладой, находиться на террасе в это время было просто чудесно. Тант сидел возле самого ограждения Веранды, перебирал в уме впечатления дня и краем глаза наблюдал, как важные птицы с достоинством знатных господ, временно испытывающих трудности, подбирали брошенные им детьми куски хлеба. Вот птица, думал Тант, одно из чудес, сотворенных природой, заглатывает хлеб и ни о чем больше не думает. А, говорят, чувства имеет необыкновенно сильные, погибнет один – другой от горя насмерть расшибется. И какое удивительное постоянство – столько лет все вместе, все вдвоем, все тяготы, все перелеты, голод, холод – все поровну. Мы, люди, справедливо горды тем, что мы – люди, но многие ли из нас способны на такое? Пожалуй, что нет. Вот, например, Лалелла… Тант подумал о Лалелле и убедился, что ничего конкретного о ней сказать пока не может. Кто она такая? Чем живет? Какие песни слушает, какие книги читает? Какие сны видит по ночам? Кто ж ее знает! Красива – это да. На нее взглянуть раз – и можно забыть о следующем глотке воздуха, так хороша. Волосы, глаза… А голос! Но речи странные, обволакивающие, словно восточные благовония. Дурманят. Хочется слушать, впитывать… «Останется лишь красота!» А какие находит краски! Талант, судя по всему, необыкновенный…