Нелюдь
Шрифт:
Но Хельга оказалась по-настоящему зрелой женщиной. Красивой и знающей всему цену. Себе и словам. Своим и чужим. Так что она засмеялась и, тряхнув своими светлыми волосами, сказала:
— Что ж, очень мило. Мне приятно.
День был солнечный, и лучи падали на ее голову. Волосы переливались, они были то золотистыми, как нимб на православных иконах, то палевыми, то платиновыми. Никакими красящими шампунями не добьешься платинового оттенка волос у прибалтов…
— Я ищу себе работу, — сказал я потом. — Мой бизнес перестал давать
— Что, люди перестали болеть триппером? — шутливо спросила Хельга. — Вот уж не думала, в наше время… Как радуются, должно быть, блюстители нравственности.
Я заметил, что Хельга намного лучше стала говорить по-русски. Акцент, конечно, остался, но он был почти незаметен. Да и то сказать — человек прожил в Питере уже семнадцать лет. Половину жизни!
Ей ведь столько же лет, сколько и мне, подумал я. Неужели я выгляжу так же молодо, как и она? Нет, конечно, куда мне. Мои тридцать пять сразу видно, как бы я ни хорохорился. А Хельге не дашь больше тридцати, да и то с натяжкой.
— И что? — спросила она заинтересованно. — Ты нашел что-нибудь? Я не в курсе здешних вакансий.
Я рассказал Хельге о своем разговоре в отделе кадров, и она задумалась.
— Я очень не советую тебе идти проситься в морг, — сказала она, нахмурившись. — Там очень тяжелый человек заведующий. Настоящая сволочь. Тут все так и считают… А кроме того, разве это так уж хорошо — работать в морге? Да это тебе и не по специальности?
— Наверное, работа в морге — это не специальность, — ответил я. — Вероятно, это призвание.
Мы посмеялись, вспоминая, как в студенческие годы ходили в анатомичку и некоторые девушки-первокурсницы падали поначалу в обморок. К слову сказать, сама Хельга всегда держалась мужественно и не подавала виду, что боится.
— Я могу узнать, нет ли других вакансий, — предложила Хельга. — Ты же сам знаешь, постороннему никогда всего не скажут в отделе кадров. Наверное, места есть, только их придерживают.
— К пришлым с улицы всегда подозрительное отношение, — согласился я. — Эта дама так и смотрела на меня — все думала, наверное, с чего бы это я явился без рекомендации? Вероятно, приняла меня за тайного алкоголика…
Мы договорились, что я позвоню на следующий день и Хельга мне скажет, что ей удалось узнать.
— Только не звони мне в ординаторскую, — сказала она. — Там вечно телефон занят, можно три года звонить. Вот мой домашний телефон.
— Да, кстати, — сказал я после упоминания о доме. — Совсем забыл спросить у тебя — ты замужем? Я слышал, что ты развелась с Левой…
Я не стал говорить о том, что слышал о его отъезде, не все любят эти разговоры.
— Нет, не замужем, — ответила Хельга и, поймав мой удивленный взгляд, добавила: — Что ты так смотришь? Ничего нет в этом удивительного. На свете полно одиноких незамужних женщин. Тебе, как венерологу, это должно быть известно лучше, чем многим другим.
— Но ты ведь — не многие женщины, — ответил я и запнулся. Однако, молчание мне не помогло, и Хельга без труда прочитала мои мысли и чувства.
— Ты хочешь сказать, что я — красивая женщина? — спросила она, улыбаясь печально и иронично. — Но веда и это не спасает от одиночества. Да, я неплохо сохранилась для своих лет и хорошо выгляжу. Но ведь у меня и требования к мужчинам повышенные.
— Дорогой алмаз дорогой оправы требует, — сказал я словами Паратова из «Бесприданницы» Островского. Хельга этого не поняла, но усмехнулась в ответ:
— Вот именно. Может быть, и не в дороговизне дело, но ведь и за первого попавшегося я тоже не выйду. Надо уважать себя. Как человека и как женщину.
Мы попрощались, и я пошел прочь. В ту минуту я не собирался звонить Хельге на следующий день. Зачем? На самом деле никакого места я не искал, и ее помощь была мне не нужна. Было даже немного неудобно, что она будет беспокоиться из-за меня.
Я покинул больницу в расстроенных чувствах. Наверняка, Скелет или любой другой детектив сделал бы все гораздо лучше и эффективнее меня. Ну, и чего я добился этим визитом? Потолкался, посмотрел и ничего не увидел. Вот что значит быть дилетантом.
Скелет основательно приготовился к ночному дежурству. Он купил себе большую пластиковую бутыль голландского лимонада, завернул в бумагу два гамбургера, которые собирался съесть в полной темноте, сидя в своей машине. Потом долго выбирал место, где машину поставить. Нужно было видеть въездные ворота в больницу и в то же самое время оставаться незаметным.
В конце концов он выбрал место напротив, чуть наискосок, возле заброшенного киоска с разбитыми стеклами, под толстым деревом с пышной кроной.
Теперь машина стояла так, что большая часть ее была скрыта киоском и деревом. Скелет погасил все огни и остался в относительной темноте июльской ночи.
Темно не было — царил полумрак. С тоской он подумал о том, что нельзя курить. Вернее, можно, но для этого нужно сидеть, нагнувшись под руль, чтобы в кабине не мелькал огонек сигареты.
Он сидел с упрямством, которому сам удивлялся. Было понятно, что скорее всего бандиты не появятся ни сегодня, ни завтра. Если им вообще суждено появиться… С чего он взял, что все происходит именно в этой больнице?
Просто от отсутствия других вариантов. Надо же как-то искать. Самое простое — предположить, что органы изымаются в больничных условиях и что эта больница находится поблизости от места, откуда Клоун забирает трупы.
Конечно, такой метод несколько напоминает анекдот про человека, который потерял в темноте кошелек. Он ползал на коленях под фонарем и ощупывал землю.
— А где ты потерял кошелек? — спросили у него.
— Да вот там, — сказал человек и махнул рукой вдаль.