Нелюдь
Шрифт:
Истерично вскрикнув, Валентина отшатнулся, неверяще глядя на жуткий разрез.
– Ты… ты… – задыхаясь от пульсирующей боли и ужаса, пролепетал он. Ладони бестолково скользили по липкому животу в тщетной попытке соединить расползающиеся края кожи.
– Не ссы, Валя, – буднично проговорил Макс. Развернувшись, он внезапно метнул скальпель в стену. Хирургический нож воткнулся в деревянную обивку, в двух сантиметрах над фотографией его родителей.
– Ты убил меня! – завизжал Валентина, пятясь назад. Кровь стекала по плоскому животу, пропитывая багровым киселем кружевные трусы гея, и тонкими струйками бежала дальше по тощим ногам. – Что ты натворил?!!
– Закрой рот, – жестко приказал Макс. Голос его звучал членораздельно и ровно, без икания и запинаний, словно он и не пил вовсе. – Верещишь как свинья.
Он шагнул к Валентине. Тот был настолько охвачен всепоглощающим ужасом, что казалось, еще чуть-чуть – и он брякнется в обморок. Макс с легкостью подхватил его на руки и, склонившись, неожиданно лизнул окровавленную грудь любовника.
– Не убивай меня, – прохрипел Валентина. Его и без того бледное лицо приобрело грязно-пепельный оттенок. – Прошу тебя…
– Испугался? – с деланым сочувствием поинтересовался Макс, занося любовника на кухню. – Не ссы.
Он буквально швырнул Валентину на стул и небрежно кинул ему рулон бумажного полотенца.
– За… зачем ты это сделал? – проскулил гей, трясущимися руками размазывая по животу кровь. Он попытался развернуть полотенце, но его пальцы так дрожали, что он выронил рулон. Разматываясь белой лентой, тот покатился к холодильнику. – Я ведь люблю тебя!
Макс уставился на него как на круглого идиота.
– И я тебя люблю, – нежно промурлыкал он, поднимая с пола раскатанное полотенце. Кое-как свернул его обратно, после чего достал из верхнего шкафчика аптечку. – А еще я знаю, что ты обожаешь боль. Разве тебе сейчас не больно? Нет? Так я могу раздвинуть края раны и натереть твою плоть солью с перцем…
Валентина всхлипнул, сгорбив плечи. Все происходящее казалось ему каким-то диким, чудовищным кошмаром, по сравнению с которым сон про пса-людоеда казался безобидной детской сказкой.
– Ты ноешь как жалкая собачонка, – усмехнулся Макс, сметая все со стола. Блюдца, тарелка с заветрившейся ветчиной и сыром, недоеденный пакет с чипсами, сигаретная пачка, две чашки и солонка – все с грохотом полетело на пол. – Я вскрыл только эпидермис, глубина не более двух миллиметров. Дерму я не задел. Если бы я хотел тебя разделать, то взял бы мачете. И сейчас ты валялся бы дохлым на веранде, в обнимку с собственными кишками.
– Это бесчеловечно. Я истекаю кровью, – разлепил губы Валентина. Очевидно, доводы агрессивного любовника показались ему неубедительными. – Мне нужно в больницу…
Пока он хныкал, пуская сопли, Макс с невозмутимым видом сполоснул руки, после чего надел резиновые перчатки. Затем он расстелил на кухонном столе марлю, аккуратно разложив на ней тампоны, пузырек с хлоргексидином, хирургические иглы и нити.
– Я заштопаю тебя, – заявил он Валентине, когда все было готово. – Заодно попрактикуюсь. Извини, маски нет. Будешь дышать моим перегаром вместо анестезии.
Гей поднял на него тусклый взгляд.
– Ты сможешь? Ты не оставишь меня умирать?
– Конечно, – подтвердил Макс, обезоруживающе улыбаясь. – Ведь я все-таки будущий хирург. Правда, у тебя останется небольшой шрам. Впрочем, ты и так весь исполосован, одним больше, одним меньше…
Тонкие губы Валентины изогнулись в слабой улыбке.
– Я люблю тебя… Но прошу… Не делай так больше. Пожалуйста.
– Конечно, – ухмыльнулся Макс. – Давай, укладывайся, детка.
Перед рассветом Макс проснулся от кошмара.
Ему снилось, как за дверью что-то скрипит. Будто… кто-то скребется, пытаясь проникнуть внутрь к ним в спальню.
«Тварь, замотанная в тряпки, – думает он, со страхом вспоминая рассказ Валентины о своем недавнем сне. – Тварь на четвереньках под дверью…»
Он хочет встать, но все, на что он способен, – это лишь немного приподняться на кровати и, кусая губы, с нарастающей паникой смотреть, как медленно, миллиметр за миллиметром, открывается дверь.
«Нет, – хочет сказать Макс, но слова проваливаются в вязкую пустоту, не дойдя до глотки. – Нет, нет!»
Дверь со скрипом отворяется, и в спальню, неуклюже переваливаясь, вползает оживший старый скворечник. Тот самый, который Макс самолично разворотил еще накануне вечером. Разломы и трещины скреплены ржавыми скобами, неряшливо и грубо, и Макс почему-то думает о Франкенштейне, сшитом из частей тела.
Кто-то починил этот страшный скворечник, шевелится у него мысль, и от этого понимания его бросает в ледяной пот.
«Тебя нет», – вырывается из его рта едва слышный писк.
Но скворечник был. И он был живым.
Из неровного отверстия летка выпучивается студенистый глаз, сочащийся густой слизью. Радужная оболочка цвета венозной крови, расширенный зрачок медленно вращается, будто стараясь охватить своим безумным взором все пространство спальни. Из почернелых стенок птичьего дома проклевываются липкие щупальца с розовато-губчатыми присосками. Извиваясь с влажным хлюпаньем, они слепыми змеями ползут к кровати, на которой спит Валентина и сидит он, Максим Назаров, студент пятого курса Первого Московского государственного университета, будущий хирург… а еще садист и живодер.
Макс проснулся, как только щупальце коснулось его руки.
Лоскуты ночного кошмара давно растаяли, а он все сидел и с ожесточением тер запястье.
– Дерьмо, – сипло произнес он, слезая с постели. Бросил взгляд на Валентину. Гей спал как ребенок, поджав ноги к перебинтованному животу. Из уголка рта капала слюна, образовав на простыне темное пятно.
Макс бесцельно побродил по дому, изредка поглядывая на ладонь. Вызывала беспокойство царапина, которую он получил еще прошлым вечером, вынимая руку из скворечника. Он нахмурился, заметив, что кожа вокруг ссадины покраснела.