Нелюди, противостояние
Шрифт:
– Ты можешь шарить только у девок под юбками, да по карманам рабочего класса, – остужал шепотом Фиксу на очередном привале Портной. – В тайге ты потеряшка, а он военный погранец, это его стихия… Не время еще, не время…
Ильич не только распознавал знаки и хорошо читал местность, видя ее в графическом изображении, но и знал людей. Одергивание молодого зека старым, было для него очевидным, как и то, что без него они в тайге слепы. Поэтому у него есть время.
Третьи сутки пути снизили скорость передвижения группы. Не хватало сна, тепла и еды. Запасы были контролируемы, но заканчивались. Ильич давал людям больше отдыхать, видя, как быстро устают бывший начсклада и старый уголовник. Они становились обузой. И он видел это еще до начала побега. Как и видя неравенство в группе, отдал двух уголовников на растерзание охраны лагеря и их собакам. Он знал, что Игнатьева уберут зеки как неопределившегося, поэтому сделал ответный ход.
– Надо что-то решать с ними, – кутался в лагерную фуфайку Семенов, бывший милиционер, когда они с Ильичом черпали воду из канавы. – Потом может быть поздно…
– Они не дети малые и орудуют заточками профессионально. – Ильич понимал: для зеков не было секретом, кем был Семенов на воле. – Не думай, что Портной он, потому что шитьем занимался – пришил он народу достаточно, тонким стержнем, с ушком, как у иглы… И висит он у него сейчас под фуфайкой на веревке.
Семенов собрал промерзшую клюкву в руку, съев и поморщившись от кислоты, проговорил:
– Любишь ты подбодрить, Ильич. Почему и дорог. – Он заглянул в зеленые глаза Ильича. – Знаю я все про него, только и я ждать, пока меня на лоскуты резать начнут, не буду, повидал я ворья всякого за годы службы…
Ильич посмотрел на удаляющуюся фигуру Семенова и представил его в форме идущего по коридорам власти и сплюнул. Он был из другого ведомства и любви к служащим в органах испытывал ровно столько, сколько и к уголовникам. Тем более, что человек, нанесший оскорбление его жене, был следователем по особо важным поручениям.
Сумерки сгущались очень быстро, заботливо окутывая лес. Крикнула где-то таежная птица. Из-за верхушек нетронутых буреломом деревьев показалась луна. Повеяло дымом, и Ильич увидел разгорающийся костер. Донесся приглушенный говор сотоварищей. Он отправился к ним, разрабатывая в голове менее кровавый план избавления.
К ночи температура понизилась. Все прижались ближе к костру, молча смотрели в пламя. Каждый видел в нем встречу со своей целью. Пахло табаком и лесом. Свет от костра проявил улыбки на некоторых лицах. До сидящих возле костра донесся голос Ильича сквозь сладкую дрёму:
– Дежурим по два часа. Я первый, потом Сергеич и Семенов, затем остальные…
Кто-то забормотал во сне. Раздался храп, заглушающий треск костра. Ильич подкинул дров. Пламя обняло свежие корявые отростки деревьев.
– Твари! – Крик Фиксы эхом разлетелся по тайге. – Вонючие твари! Портной! Они ушли…
Старый уголовник невероятно быстро оказался возле Фиксы.
– Глохни! – Портной схватил его за горло цепкой рукой. – Визжишь, как потерпевшая торговка на рынке.
Ему хватило беглого взгляда: костерок дотлевал в утренней мгле. На камнях лежала фляга и небольшой мешок с сухарями.
– Разошлись наши дорожки, разошлись…
– Что делать, Портной? – прохрипел Фикса, глядя в глаза старого уголовника.
– Ушли часов шесть назад, – бормотал под нос Портной, рассматривая следы, оставленные возле костра. – Далеко ушли, шаг у них хороший, военный. Не догоним. Ах, майор, майор…
– Что ты там бормочешь, старая грымза? – раздался крик за спиной.
Развернувшись, Портной увидел за спиной Фиксы огромный силуэт, сливающийся со стволами деревьев. Заточка вошла под ребра молодого зека. Оглянувшийся на медведя Фикса повернул голову и посмотрел в глаза Портного.
– Старый, ты чего…?
Раздался рык. Портной оттолкнул падающее тело Фиксы в сторону медведя. Бурый не изменил позы. Он смотрел на копошащегося человека. Тот собрал пожитки и попятился, выставив перед собой заточку, уходя вглубь тайги. Медведь, принюхиваясь, медленно двинулся к лежащему телу человека.
Бывшие военные покрыли большое расстояние. Отдыхали на привале в редких, пробившихся сквозь еловые деревья лучах солнца. Они еще грели. Сбежавшие подставляли лица солнцу и вдыхали свежий осенний воздух. Семенов вслушивался в шорох оставшейся кое-где промерзшей листвы.
Ильич с трудом оттащил его, увидев, как тот склонился над старым зеком на месте последней ночевки. Пограничник знал, что тайга сделает все сама.
Ильич только раз видел карту это района. В кабинете начальника лагеря.
– Ну… у меня тут много нарушителей и диверсантов, – издевался в открытую хозяин кабинета. – Будем работать вместе?
– Так мне партия выписала льготный билет, в один конец… – Ильич выпил стопку водки, налитой из графина размером с самовар. – Здесь дорога только молодым и здоровым…
– Ну-ну, – ухмыльнулся сытым лицом майор. – Да и положение не обязывает – приказа-то на тебя всё нет и нет.
– Ну, на нет и суда нет…
Взгляд Ильича притянула интересная развязка рек, находящихся возле лагерей. Если бы не этот замысловатый узор, напоминающий рукоделье матери, он вряд ли бы знал, в какую сторону им двигаться.
– Подъем. На том свете отдохнем…
Группа шла вдоль реки к ее узкому месту. Переход через бурный поток давал возможность на вновь сооруженном плоту спуститься по другой реке. И выйти к юго-западному направлению. Там их будут искать меньше всего. Это даст огромное преимущество перед преследователями.
Разыскную команду Ильич давно списал со счетов. Его беспокоил Портной со своим взрывным напарником. Было что-то в старом зека, что говорило: это не последняя их встреча.
Они вышли к предполагаемому месту переправы. Даже на первый взгляд гряда камней говорила, что переход через реку хоть и сложен, но возможен. Это вызвало радостные улыбки на лицах. Ильич и сам ощутил облегчение. Это казалось реальной свободой. Не преследование бешеными псами – как людьми, так и животными. Не негласное противостояние с урками. Это свобода. В холодных брызгах воды. В морозном воздухе. В сгущающихся сумерках.