Нелюди Великой реки. Полуэльф

Лавистов Андрей

Я бестрепетно вошел за Сваарсоном в этот отгороженный от цивилизации уголок. С озерником бы дрался — не был бы так спокоен. Упасть с ножом в почке или пулей в затылке задолго до боя, например, во время обсуждения условий поединка с «честным благородным секундантом» — обычное дело в разборках с озерниками. А норлинги свою честь блюдут. Тут можно не бояться, что подлость учинят. Тут ребята серьезные.

Встали в круг. Меня тоже пригласили. Это за храбрость, наверное, — вылезти из бойницы все-таки не так просто. Если упадешь, то костей не собрать. А шанс такой был. Так что хоть здесь мне мой дурацкий поступок на руку сыграет.

Пошли посолонь. Тихо и молча прошли три раза, выбивая ударами каблуков ритм на каждом третьем шаге. Собачий вальс… Потом круг распался,

оставив на прежней траектории меня с Сигурдом — моим противником. Все остались на местах, притоптывая сапогами и похлопывая себя по бедрам ладонями. А Сигурд и я продолжали двигаться. Тут уж я следил за своим противником очень внимательно — как бы не учудил чего. Он неожиданно сменил направление движения, повернувшись ко мне лицом, — я сообразил, что обряд еще не закончен, и сделал то же самое. И еще раз. И еще. Остановились… Сигурд подошел к дяде-ярлу, протянул ему патронташ, винтовку-однозарядку, которой был вооружен, ремень с револьвером — таким же «чеканом», как у меня. Ну и я подошел, снимая оружие.

— По нашим обычаям, оружие проигравшего переходит к победителю, — нейтрально заявил ярл Сваарсон.

— По нашим — тоже, — с широкой улыбкой сказал я, изображая жадность во взоре и провожая глазами оружие Сигурда, перешедшее к седовласому норлингу с повязкой через все лицо, закрывающей левый глаз. К нему же отправились мой «таран» и револьвер вкупе с патронташем. Ножи пришлось тоже выложить. Одноглазый даже поцокал языком, рассматривая серебряное тиснение на ножнах того, что прятался в левом сапоге. Он бы нож в таких ножнах на поясе носил, ясен перец. Ярл Сваарсон поднял руку, и мы с Сигурдом встали друг против друга, слегка прокручивая кистени в руках. Хорошо еще, что Сигурд не левша. Проще будет в каком-то смысле. Гуннар Сваарсон не стал произносить долгих речей — просто сказал, что полуэльф, упирая на это «полу», Петр, сын Андрея, прозываемый Корнеевым, и Сигурд Сваарсон дерутся до тех пор, пока один из противников не перестанет оказывать сопротивление. После этого бой должен быть закончен раздачей зубов.

Как я понимаю, многие части обряда были Сваарсоном сознательно опушены. Потому что я чужак, не норлинг, и полуэльф, напирая на «эльф». Например, были опущены взаимные обрядовые оскорбления и угрозы. Словесная баталия, предваряющая поединок и играющая роль психологической разминки. Мне, по крайней мере, хотелось послушать… да и высказаться тоже хотелось. От души.

Ладно, проехали, может, и к лучшему.

Гуннар резко махнул рукой, засвистели и заулюлюкали норлинги, образующие круг, Сигурд патетически выкрикнул что-то про Ульра, который ему обязательно поможет, пошел по кривой, срезая круг, направляясь ко мне, а я, качнувшись вправо, ему навстречу, сделал шажок влево, вроде как разрывая дистанцию, и опять вправо. И корпусом подыграл. Классический маятник, только на безопасной дистанции от противника. Сигурд прыжком преодолел расстояние до меня, взмахивая кистенем, — он посчитал, что я продолжу «качать» на публику и начну отступать. В это мгновение я резко метнул в него свой кистень — правилами это не запрещено, но ход опасный: в случае промаха метавший остается без оружия против вооруженного. В прыжке особо не поуворачиваешься — мой кистень ударил Сигурда точно в середину лба, и он упал на землю сломанной куклой. Все. Бой окончен.

Одноглазый норлинг взвыл от отчаяния, остальные перестали свистеть и угрюмо молчали — не нравится сволочам, что поединок так быстро закончился. Думали, наверное, что Сигурд меня, как дворнягу, помойной тряпкой гонять по всему кругу будет. И такой облом спектаклю! Что-то злюсь я! Подойдя к одноглазому, я вытащил у него из рук ремень с кобурой, взялся за рукоять «чекана» и, стряхнув кобуру одним движением, выстрелил из-под локтя назад. Пулю в таких случаях уводит вправо, но для меня это привычный выстрел, так что попал. Чешуйчатая тварь, спрыгнувшая прямо на тело Сигурда с крыши того самого сарая, возле которого происходил бой, и словившая пулю раскрытой пастью, целых полсекунды стояла с развороченным затылком, а затем завалилась рядом с норлингом.

Потом ее тушу расстреляли из пяти или шести стволов рассерженные северяне, все больше из молодых. Я воззвал к благоразумию ярла Сваарсона, и норлинги всей командой упаковали оборотня в настоящий кокон из ремней. То, что оборотень может ожить, понимали все. Не серебряные пули у меня были, совсем не серебряные. А потом вообще начался дурдом. Понаехали «виллисы» со злыми вояками, тварь погрузили в машину, нас всех под конвоем тоже отправили в полицейскую часть, оцепили место нашей с Сигурдом схватки и нагнали ополченцев и урядников. В суматохе я едва успел обговорить с Гуннаром Сваарсоном кое-какие детали да сообщить очухавшемуся Сигурду о том, что свои зубы пусть при себе оставит, и «чекан» его мне без надобности — у самого такой же, а винтовку его я в страшном сне видел, так что не хочу. Норлинги вообще к снам с уважением относятся, так что мою неудачную шутку он воспринял вполне серьезно.

В полицейской части у нас был разговор с заспанным Парфеновым и абсолютно свежим приставом Иваном Сергеевичем о долге и чести «отряда по найму, ополчения города Сеславина». Я убеждал пристава, что именно обостренное понимание чести и долга перед мирно спящим городом, если в этом городе, конечно, кто-нибудь спит в десять часов вечера, заставило нас, особо сдружившихся во время боевого дежурства норлингов с острова Чаячий, что в Северном море, и полуэльфа Петра Корнеева проверить закоулок возле пристани, где могла скрываться злокозненная тварь. Тварь удалось обнаружить и подстрелить, причем без потерь с нашей стороны — ей и удалось-то всего сбить с ног племянника прекрасно известного Ивану Сергеевичу ярла Сваарсона.

Все норлинги под тяжелым взглядом Гуннара сказали «Да!», стыдливо уставившись в потолок, — вот ведь сколько живут, а врать порядочно не научились! А я честно смотрел в глаза Ивану Сергеевичу и всем своим видом выражал готовность получить орден, медаль, премию, почетную грамоту, устную похвалу, торжественный ужин в мою честь, единогласное принятие меня в городской совет Сеславина, вручение мне звания почетного гражданина города… что там еще по списку?

— Молодцы, — спокойно произнес пристав, — надо бы всех вас отправить под военный трибунал за самовольные действия в составе вооруженной группы в момент чрезвычайного положения. Как считаешь, Парфенов?

— Чего уж, победителей не судят, — неожиданно вступился за нас усатый вахмистр, — хоть отбелились за то, что во время смены тварь упустили.

Ну ничего себе — мы, оказывается, виноваты, что тварь упустили! Пусть своих пулеметчиков наказывают! Они-то мазали по акватории, где у них все тридцать три раза пристреляно! «В чешуе, как жар горя, тридцать три богатыря»!

Дальнейший разговор прервал долговязый урядник, всунувший башку в кабинет Ивана Сергеевича, как змея всовывает свою голову в дупло какой-нибудь лесной птахи:

— Тварь вскрыли. Ничего.

И втянулся обратно, как будто его и не было.

Сваарсон и норлинги недоумевали, Парфенов тоже, но я понял, на предмет чего тварь вскрывали. Думали, вероятно, что у нее внутри — в желудке, например, — смарагды обнаружат. Идиоты. Это контрабандисты драгоценные камни глотают, и то в специальных контейнерах, чтоб от желудочного сока не попортились. Но я тоже был бы не против узнать, где находятся смарагды.

— Ладно, бойцы, — сказал пристав. — На сколько носов будем премию делить? Городской совет триста золотом дает, бланк векселя и право подписи — у меня.

— На меня выписывайте, — сказал я скромно, видя, что при слове «премия» норлинги как-то нездорово оживились, — а невелика ведь заслуга неподвижно лежащую тварь из ружей дырявить. А то, что я оружие Сигурду оставил, вовсе не значит, что я от законной премии откажусь в пользу каких-то там жителей островов Северного моря, приехавших на заработки в Ярославское княжество.

Норлинги посмотрели на меня, Сваарсона, Ивана Сергеевича — и понуро потупились.

На пристава приятно было посмотреть — так он оживился, наблюдая эту немую сцену. Даже разрумянился. Но был, по своему обыкновению, сдержан.