Нелюди. Рождение Героя
Шрифт:
У них на пороге эльф! Друзьям расскажешь, никто не поверит! И этот эльф – материнский любовник. Не человеческий мужчина, а другой, инородец! Вот кого мать себе избрала.
Уоллас видит легендарного светлого. В их собственной горенке видит!
– Смею на это надеяться. – Вместо того, чтобы вступиться за честь, отец протягивает ладонь для пожатия. Материн любовник хмыкает, вцепившись в ладонь обеими руками в перчатках. Склоняется было в церемонном поклоне.
Отец не дает, сам стискивает эльфа в объятьях и с глухим стуком околачивает по спине. Ничего не понятно: не как соперники, будто давние приятели
После вконец обнаглевший эльф возвращает руку к на талию к матери, обеспокоенно прошептав: «Что-то ты снова схуднула». Щупает бок, так свиноматок осматривает.
– Это все здешний ветер, пока дойдешь до сарая, до костей всю продует. Как тут полнеть? – Хихикает мать. И вдруг тараторит, наверное, вспомнив, что нужно показать себя славной хозяйкой. – Ой, ты же в дверях, снимай плащ и скорей проходи.
Рука эльфа словно бы невзначай скатывается ниже, на материно бедро и задерживается там так долго, что у Уолласа от ярости дух перехватывает. Но отец будто крот, позволяет непотребству твориться под носом.
Как же противно. И за родителя стыдно: выходит, тот сдался, даже тяжбы никакой не начав…
Спустя вечность инородец отклеивается от матери, зубами стягивает за кончики пальцев перчатки и прячет в карман. Обычно эльфы носят оттенки земли да темную зелень, а этот вырядился, словно какой-то ведьмак.
По всему видно, нехороший эльф. Гнусные мысли вынашивает.
Инородец проворно расстегивает десятки крючков на хитроскроенном, подбитом мехом смоленом плаще, – мелькают ловкие руки с хищными, едва затупленными когтями, выкрашенными облупившейся черной краской. Уоллас прежде такого не видел. Лак притягивает внимание к длинным пальцам с нанизанными на них украшениями.
Там кольцо с выбитой руной, а рядом гладкое, вроде обручального, бок о бок с каменным черным, и на соседнем сложная ковка: два ящера обвились. На другой руке тоже много всего, есть даже перстень с агатом. Уоллас хотел бы яснее увидеть огранку, да только пальцы мелькают в движении.
Под плащом обнаруживается сильно потрепанная, кое-где грубо починенная наборная черная кожаная кираса. Почесав нос запястьем, эльфийский бродяга небрежно передает плащ отцу, тот вешает грязный плащ шиворотом на сучок.
Как дорогого гостя говнюка чествует. Ну как так можно, как?!
Последней эльф ослабляет пряжку на перевязи с мечом, более легковесном, коротком и изогнутом, чем церемонные двуручники Акенторфа. Прислоняет у двери, как того требует всеобщий обычай: со злыми мыслями в дом не входить.
Уоллас присматривается. Шишак простой, без камней, рукоять отполирована до холодного блеска. Серьезное оружие на взгляд знатока. Уоллас себя к таковым причисляет, не зря сызмальства околачивается в оружейном ряду. Его бы даже в подмастерья позвали, не будь он Рохасом, родись кем угодно другим, только местным, а лучше сразу в годном семействе…
– Куда Эфа засунул? – Спрашивает отец.
Уоллас не знает, о ком идет речь, но смекает, раз эльф – вспомнили о неизменном напарнике вайне.
– Где ж ему быть? В таверне харчуется, настойки пробует, когда вернусь, пропарится и задрыхнет. Устали мы очень, ниче не успели, до зимы все концы нужно закрыть. – Пожав плечами, отзывается инородец, и, наконец, стягивает с головы кожаный шлем, сразу
Под ним эльф оказывается совсем не таким, какими описываются его собратья в легендах. В нем ничего лунного нет. Темные волосы длиной до лопаток скатались в плоские жгутики, похожие на перья из войлока. Уолласа за такое непотребство мальчишки камнями б избили, а благородная Элле не стала бы даже смотреть, вздернула носик, да мимо прошла. И правильно: опрятным нужно ходить, не как баран нерасчесанный.
Глаза у гостя будто кошачьи, с распахнутым овальным зрачком, серые с едва заметным вишневым осадком на радужке, а загорелое не по сезону лицо очень чистое, ни оспины, ни рябинки, ни даже веснушки на нем не видать. И бороды нет.
Лицо плута. Тогда, в сарае, он казался другим…
Рядом с любовником матери папаша стоит простак простаком. За своего старика очень горько: вот недотепа, никчемный пузень. Если сравнивать, даже понятно, отчего мать с другим согрешила.
Эта мысль заставляет Уолласа вздрогнуть и, мотнув головой, покраснеть: на щеках распускается знатный маковый луг. Стыдоба-то какая…
Цокнув шлемом по суконному ларю, инородец перетекает на корточки, расшнуровывать сапоги. Продолжает говорить, без стеснения ко всем снизу вверх обращаясь:
– Хья вьен, ну привет, друзья! – Вздергивает брови и машет ладонью. – Очнитесь уже наконец. Эф все тот же несносный говнюк, вы же помните? И с возрастом сделался даже поганей. Честное слово, пусть лучше пожрет за двоих, сплетни послушает, чем портить нам встречу своей постной миной. К тому же, я от него уже устал до печонок.
Даже сапоги у эльфа добротные, кожаные! Здесь, в ущелье, шить подобное не умеют. Тут куют металл, дуют стекло, режут по камню, но два куска кожи едва способны друг к другу пристроить. Большинство носит обувь из войлока, шкур да переплетенного лыка. В таких сапогах Элле заметила бы Уолласа еще в том году, – разве можно рядом без взгляда пройти?
Нет, лучше иначе: уметь ремесло мастерить, цены таким рукам не нашлось бы. Свою лавку сапожника он бы устроил, с колодками на какой хочешь размер. Все бы его уважали, самого Рохаса-младшего! Самые роскошные ботиночки Уоллас сделал бы для Элле, преподнес их в красном суконном мешочке. И платы не попросил.
– Я хотела вас видеть вдвоем. – Мамин голос вдрызг разбивает мечты.
– Неа. – Качает головой эльф. – Не думаю, что это хорошая мысль.
И внезапно смотрит в упор на Уолласа. Жутковатыми глазами нелюдя, с таким выражением, словно все грязные мысли успел прочитать:
– Малец ваш здорово вырос. Приглядывайте за ним, как бы чужую жену не привел. – Небрежно брошенное слово «малец» задевает. Нашел тут мальца, Уоллас ростом с самого эльфа!
– Меня Магдой зовут. – Снизу вверх представляется эльф, но руку, как папаше, не подает, ясно показывая, мол, не годен еще для пожатий.
Ну и плевать. Все равно тошно материного хахаля трогать.
Мать, видимо, вспоминает, что за ней объяснение:
– Магда близкий друг моего детства, а еще проводник, спаситель, без которого наша семья никогда не смогла бы добраться до Акенторфа. Мы ему бесконечно признательны. Магда, это, как понимаешь, наш сын, Уолли. Очень рада, что вы, наконец, познакомились.