Немая
Шрифт:
– Давно. С того дня, как он испытания в Академии проходил. – Я руками всплеснула, ну ничего себе. А мне и словечком не обмолвился! – А зачем тебе знать такое? У нас при входе парсуна* царская висит. Гордимся знатным выпускником. Я как рядом с ней жениха твоего увидел, чуть сердце не остановилось. Одно лицо! Хорошо, рядом никого не было. Отвел подальше, да на бусину, что на ленточке твоей висела, заклинание отвода глаз нашептал. Смешное такое, почти детское. Первокурсники в прятки так играют. Чтобы не увидели что-то те, кому видеть не следует. Рядом будут стоять, не признают. Потому и предложил парню научиться косы плести, чтобы ленту с
– Наверное, мне можно, – мысленно предположила я, а потом спросила: – А кто он, ты знаешь?
– Могу только предположить. Ерофею идет девятнадцатый год. Василий правит почти шестнадцать лет. Женился он перед самым восшествием на престол на княжне норманнской, чуть ли не с рождения за него сговоренной. Значит, рождён парнишка вне брака. Бывает так, знаешь ли… – дед слегка смутился, затронув щекотливую тему. Неприлично такие вопросы с девицей незамужней обсуждать. Но я отмахнулась – дальше рассказывай. – Помню, что сплетни тогда по Светлобожску ходили, что престолонаследник не то обвенчался тайно, не то грозил отцу, что женится на ком-то неподходящем. Точно не скажу, никогда слухами не интересовался. Так вот, смею предположить, что Ерофей наш дитя запретной любви Василия. И кому-то, тут я даже загадывать не стану, кому, очень не хотелось, чтобы Анна осталась не у дел.
Вот это да! Страсти какие в тихом граде столичном.
– А мне-то как теперь быть? – вдруг мысленно охнула я. – Мне что, судьба матушки Ерофеевой светит? Кто же мне позволит за царевича замуж пойти?
– Не торопи события, стрекозка. Доля, она такая, что суждено, то и сбудется.
Так и порешили – живём, как прежде жили. У меня мастерская, у деда служба, у Ерофея учёба. А завтра Новолетье.
*Парсуна — ранний «примитивный» жанр портрета в Русском царстве.
Глава 6
Праздничное гулянье шумело пёстрой толпой, призывно манило пряным ароматом горячего сбитня, нарочито заливистым смехом скоморохов и влекло обещанием чего-то радостного и необычного.
Мы с Ерофеем подходили к площади около городской ратуши в ожидании удовольствия, которое получим, балуя Дуняшу и Фомку. Им уже было обещаны катания на каруселях, печатные пряники и жаренные в меду орехи. Мальчишка, хоть и деланно фыркал, что всё то детские забавы, но глаза отрока светились в предвкушении. Девочка не скрывала восторга от весёлого шума и тянула нас за руки, требуя ускорить шаг.
По очереди подошли к разукрашенным воротам, где стражник и чиновник из ратуши проводили фейсконтроль. За ограду пускали только «чистую» публику, отсекая безденежных, бедно одетых зевак.
– Как у нас в мастерской, – фыркнула Дунечка.
Нашу платёжеспособность видно было невооружённым взглядом. Мы с помощницей надели на прогулку душегреи и шапочки, отороченные куньим мехом, расшитые по подолу и рукавам золотистым бисером, в цвет кафтанов наших кавалеров. Молодцеватость парней подчёркивали алые шёлковые кушаки с кистями и лихо заломленные парчовые шапки.
В центре площади кружила ярко раскрашенная карусель, мелодично звеня разновеликими колокольцами, закрепленными под шатровой крышей. Рядом пёстро одетый зазывала без устали выкрикивал:
– Подходи, народ честной, покружись на карусели! Коники точёные, гривы золочёные. Побегут они по кругу, не догоните друг друга. Барышни и хлопчики, доставайте
– А ты на лошадке не хочешь прокатиться? – склонился к моему уху жених.
Я с удивлением на него взглянула. Кто же взрослую девицу на карусельку-то пустит? Но оказалось, что пускали не только девиц, но и дородных матрон, и солидных бояр в шубах. Многие хотели покружиться под заливистый звон колокольчиков.
Но меня не привлекала перспектива веселить зевак. Многие после аттракциона, укачавшись, самостоятельно не могли спуститься по ступеням. Непривычные к таким забавам, зеленели лицом и долго пытались сфокусировать взгляд. Страдал морской болезнью каждый третий. Отдать кровно заработанное, чтобы так потом мучиться? Нет уж, увольте.
– Тогда жди нас здесь! – скомандовал Ерофей, схватил за руки ребятню, и они рванули занимать места на деревянных лошадках.
А я что? Могу и подождать. Мне нетрудно. Осматриваюсь и отхожу на пару шагов в сторону, чтобы не стоять на пути людского потока. Карусель, которая постепенно наполнялась желающими покататься, отсюда видна намного лучше. Достаю из кармана белоснежный платочек, подаренный мне Дуняшей, чтобы помахать нетерпеливо ожидающим начала заезда друзьям. Вещица настолько хороша, что использовать её по прямому назначению мне совесть не позволяет. Края обвязаны изящными фестончиками, повторяющими рисунок тонкой прошвы, а в углу белым шёлком вышита стрекозка.
Вкус и чувство стиля у девочки невероятные. Если я предлагаю фасоны, которые хранятся в моей памяти, и мне всего лишь надо немного скорректировать выбранный под клиентку, то Дунечка свои модели придумывает сама. Крой у неё уже получается не хуже, а порой и лучше моего. Очень талантливая девочка. Ещё пару лет, и я с радостью передам ей управление мастерской.
Резкий сильный толчок в спину выбил воздух из лёгких, хорошее настроение из души и платочек из пальцев. По инерции пробегаю несколько шагов вперёд, одновременно пытаясь восстановить дыхание. Уф! Оборачиваюсь. На меня подбоченясь и счастливо улыбаясь смотрят две одинаковые с лица матрёшки. Белила, румяна, брови дугой, губы ярче яркого.
– Чё безпелюха* колупайтая*, на пути расщеперилась? Не видишь, дурка, что боярышни здесь гуляют? – визгливо кричит одна под одобрительное хихиканье другой. – Батюшка сказывал, что нищебродов на гульбище пускать не будут. Эта-то как здесь?
– Она, должно быть, под оградой пролезла, – «догадалась» вторая и заголосила: – Держите воровку!
На крик скандалисток начали подтягиваться любопытные. Девицы, не смущаясь всеобщего внимания, раззадоривались всё больше. А я, напротив, растерялась. Случались у меня в мастерской разные инциденты неприятные, но до брани площадной заказчицы не опускались. Да и была я там на своей территории. Здесь же меня окружали незнакомые люди, охочие до скандала, а я слова сказать не могла.
И ещё я не могла отвести глаз от платочка, выпавшего из моих рук. Белым беззащитным пятном выделялся он на затоптанной мостовой. Одна из боярышень, заметив, куда я смотрю, сделала шаг, готовясь наступить на Дуняшин подарок.
Внутри меня что-то на мгновение замерло и медленно, тягуче стало скручиваться в тугой клубок в районе чуть ниже пупка. Такое я уже чувствовала, когда Михася на понос прокляла. Умом понимала, что нельзя, но сила, собравшаяся во мне, желала вырваться на обидчиц, презрев то, что вокруг десятки свидетелей.