Немчиновка
Шрифт:
Ни на центральной дороге, ни на тропинках, проложенных справа и слева вдоль домов, никакой собаки не было. Горели высокие фонари, в жёлтых пятнах возле них кружила мошкара. Радуясь появлению еды, громко пищали комары. Фонарный свет вкупе со светом Луны выделял асфальтированную дорогу в ночи, в то время как дома, расположенные вне зоны освещения, наоборот, погрузились в темноту. Казалось, некоторые из них даже исчезли, а асфальтовое покрытие будто бы расширилось. Вдали немного зловеще чернел, отливая обсидиановым блеском пруд.
Денис двинулся вниз, в сторону водоёма. Лёгкий ветер заставлял шептаться листья в кронах больших лип. Денису сделалось немного не по себе, но он продолжал движение вперёд и, выйдя к берегу, повернул направо к плотине. Из камышей раздавались приглушённые звуки. То ли стебли тёрлись
Денис преодолел примерно половину пути, когда вместо современного памятника из чёрного гранита, который должен был сливаться со мглой, ему вдруг померещился низкий белый обелиск восьмидесятых годов. Он походил на поставленный вертикально кусок мела, и его белизна отчётливо выделялась в темноте. Вдобавок обелиск светился призрачным светом.
Денис испугался, хотел повернуть назад, но постыдился. "Опять игра теней". Внутри зашевелилась детская вера в Пиковую Даму, в привидения, в гномика, в чёрные руки и гробы на колёсиках, во всё, что в изобилии поставляла детской душе Немчиновка. И также, как тогда, преодолевая страх перед пугающими и манящими рассказами, он продолжил свой путь.
Белый обелиск ещё какое-то время маячил перед глазами Дениса, но, когда тот приблизился метров на сто, оказалось, что высокий чёрный памятник торчит на своём месте, не имея никаких признаков белёсости.
На берегу возле стеллы сидела девушка и смотрела туда, где раньше висела на толстом канате тарзанка. На земле лежала какая-то книга. Не желая пугать девушку, Денис встал поодаль и, скосив глаза, попытался её рассмотреть. Что-то знакомое, но далёкое почудилось Денису в красивом профиле. Медленно повернув голову, девушка взглянула Денису в лицо. Её глаза были неестественно большими и тёмными, словно подёрнутыми тиной. Денис шагнул вперёд. Он тотчас узнал и глаза, и нос, и волосы, и этот странный взгляд.
– Ника?! – вырвалось у него.
Девушка наклонила голову вбок, то ли подтверждая, то ли отрицая догадку. Но в следующий миг Денис уже объяснял себе, что это никак не может быть Ника. Это, вероятно, её сестра (конечно, он вспомнил: у Ники была сестра, в то время ещё совсем маленькая и не принимавшая участия в общих забавах).
– Вы Никина сестра?
Девушка вновь сделала загадочный знак головой. Затем она медленно поднялась, попутно захватив лежавшую на траве книгу. Молча, показала Денису обложку: «Домби и сын» – роман Чарльза Диккенса о взаимоотношениях отца с детьми. Денис брал её у Ники почитать, только не помнил в какое именно лето. Он протянул руку, желая пощупать старый, в царапинах, переплёт, однако фигура развернулась и стала удаляться к плотине, где и исчезла, скрывшись, если рассуждать здраво, за раскидистыми деревьями. А если… не здраво?
Плотина продолжала шуметь, взбивая воду в желтоватую при лунном свете пену. Афродита вышла из пены, а похожая на Нику девушка с книгой в пену вошла. Страшно перепугавшись, Денис заметался внутренне: что, чёрт возьми, это было?! Что?!!
Он возвращался в Катькин дом в каком-то тумане. Причём туман был не только настоящий белёсый, ползущий с пруда и стремящийся заполнить улицы, но и в самой голове Дениса возникло мутное облако, не позволяющее ему выстроить мысли в стройный логический ряд. В ушах всё ещё стоял шум плотины. Денис перепутал Запрудные и вместо 3тьей свернул на 2ую. Дойдя до середины, ужаснулся, обнаружив там вместо Клёновского старого дома огромный особняк – пародию на средневековый замок. Серьёзным усилием воли заставил себя осмотреться внимательнее и лишь тогда понял, что ошибся улицей.
Добравшись до конца 2ой Запрудной, он повернул направо. В восьмидесятых сразу после поворота находилась обширная поросшая буйной растительностью площадка. Рядом стояла красно-белая телефонная кабина, охотно поедающая двушки и однокопеечные монеты, но не всегда соединяющая с нужным номером. Поговаривали, что в ещё более ранние времена там находилась большая, впоследствии сгоревшая, дача. Участок вместе с остатками строений постепенно пришёл в полное запустение. На нём установили высокие чёрные качели. В Денисовом детстве качели и сами уже имели неважный вид: облезлые, скрипучие, расшатанные и даже немного пугающие. Хотя дети качели любили. Особенно Анька. Встав ногами на сиденье,
Сейчас Денис мельком взглянул в сторону площадки. В темноте качелей он не заметил, но что-то красно-белое и прямоугольное на несколько секунд возникло и мгновенно растворилось во мраке.
Добравшись, наконец, до Катькиного дома, Денис с помощью всё тех же ключей проник обратно на участок. Направляясь по дорожке к входной двери, он заметил в окне на первом этаже (как раз в окне своей бывшей комнаты) лицо Агаши. «А если она завтра спросит, зачем дядя бродит ночами по улице? Ответ: подышать свежим воздухом у пруда?» Мысль Дениса оборвалась, когда он ещё раз взглянул на девочку. Её лицо выглядело бледным, а взгляд совершенно отсутствующим, но не глупым, а устремлённым в какую-то непонятную глубину непонятно чего. Её распущенные волосы лежали на плечах волнистой шалью, одна прядь свешивалась прямо над правым глазом, что должно было мешать обзору. Однако Агаша не обращала на волосы внимания, и, похоже, вообще не заметила присутствия Дениса.
Остаток ночи он провёл без сна, лишь перед самым рассветом погрузившись в тяжёлую тягучую дрёму, а когда проснулся, лучи утреннего солнца не развеяли сумрачный морок. Так скверно Денис не ощущал себя никогда. Руки холодели и покрывались липким потом, в висках стучало. Внутри живота возникла пустота, будто оттуда внезапно исчезли все внутренности. Мелкие иголки кололи в области сердца. «Не верю, не верю, – твердил себе Денис, – только не со мной».
***
В голове щёлкнули, и включили картинку: ему двенадцать лет, он стоит возле запертой двери в комнату бабушки, не решаясь зайти. Родители врезали в дверь замок, но Денис подглядел, куда они прячут ключ и однажды его украл. Вот он потихоньку приоткрывает дверь, в комнате неестественная наводящая жуть чистота. Он слышит фразу: «А я тебе о чём талдычу?» Бабушка сидит на кровати, свесив худые синеватые ноги. Напротив неё – стул, поставленный так, будто кто-то сидит напротив, но на самом деле на стуле никого нет. Тем не менее бабушка поглощена диалогом: «А я тебе советую, сделай куклу. Есть у тебя тряпки? Сделай руки, ноги, голову пришей. А потом говори: пусть все мои хвори на тебя перейдут, забери, чёртова кукла, мою печаль. Чёрную оспу, белую горячку, красную волчанку, жёлтую лихорадку…» У Дениса тогда всё внутри оборвалось, он в ужасе застыл на пороге комнаты. Бабушка совсем не замечала его, зато точно видела своего собеседника и продолжала обращаться к нему: «А потом на рассвете отнеси эту куклу в лес, похорони под осиной, сверху ничего не клади, чтоб и следа не осталось…» Отчётливые слова перешли в злой шипящий шёпот. Денис больше не мог этого выносить, ничего страшнее и непонятнее он в своей детской жизни не видел. Опомнившись, как можно аккуратнее закрыл дверь; руки тряслись, и замок всё-таки щёлкнул. Хорошо, что бабушка по-прежнему ни на что не обращала внимания. Даже если б дверь вдруг взорвалась со страшным грохотом, она бы, наверное, и головы не повернула. Денис навсегда запомнил ощущение липкого ужаса, страха, беспомощности и непонимания, накатившее на него тогда. Словно жена Синей Бороды, он сто раз пожалел, что отпер эту дверь. А ещё через несколько месяцев, подслушивая разговор родителей, разобрал слово «шизофрения». В этом слове Денису почудился ужас.
Он начал бояться. Против своей воли приглядывался к людям, к предметам, к деревьям на улице. Вдруг ему тоже начнёт мерещиться то, чего нет. Иногда чтобы проверить себя он спрашивал друзей: «Это машина… там вдали?» – «Ну да и что?» – «Ничего». Денис успокаивался: «Фух, пронесло, галлюцинаций нет».
Через два года бабушка тихо умерла. Её комнату открыли, выбросили всю мебель, поклеили новые обои, обновили паркет. Комната стала свежей и светлой, но Денису всё равно казалось, что в ней витает болезненный дух, и поначалу он не любил там находиться. По мере взросления всё это начало забываться. Закружилась собственная жизнь, институт, девчонки, работа, женитьба, Лизка. Бабушка осталась где-то на задворках памяти. И вот теперь, когда казалось, что детский страх давно преодолён, это случилось. «Пусть мои хвори на тебя перейдут…»