Немчиновка
Шрифт:
Покосившись вправо, Денис увидел то, что ещё минуту назад увидеть не ожидал: старый дом, выкрашенный горчичной краской. И пусть забор поменяли (вместо деревянных зелёных кольев стояла сплошная кирпичная стена с железными, тоже сплошными, воротами), зато старый верхний этаж возвышался над новой оградой, и табличка «Дом хорошего благоустройства» висела на своём месте, хотя буквы на ней почти совсем стёрлись. На правой стороне участка, если располагаться к дому лицом, раскинула ветви знакомая старая яблоня. Господи, Катька, возможно,
– Хорошо получается! – сказал Денис девочке. Та закачивала разукрашивать собачий хвост белым и коричневым мелками.
Девочка оглянулась. Два больших карих глаза, испещрённых золотыми точками, испытующе и очень по-взрослому посмотрели на Дениса.
– Спасибо, – сказала она довольно низким для такого хрупкого существа голосом. – Это не просто собака, а помесь лайки и волка. Она очень опасная, любит только своих.
Денис облизнул пересохшие вдруг губы.
– А зовут её Найда? – он попытался изобразить улыбку.
Девочка резко поднялась, и Денис испугался, что она сейчас убежит.
– Откуда вы знаете? – быстро спросила она.
– Популярное имя для таких собак.
Будь на её месте хулиганистый мальчишка, Денису было бы легче. Обсудили бы каких-нибудь ниндзя, зомби или танчики, но с нежными созданиями, похожими на хрупкую рябинку, он совсем терялся. Тут же проклюнулись отголоски проклятого раздражения, вызываемого Лизкой. Денис поёжился.
– Эта собака жила здесь раньше, но давно умерла, – девочка продолжала внимательно изучать Дениса каре-золотым взглядом.
Не думая о том, как подготовить почву, он ляпнул:
– Я тоже жил здесь когда-то, прямо в этом доме, только, как видишь… живой.
Девочка смотрела на него с недоверием.
– Мне тогда было примерно столько же лет сколько тебе.
– Мне сейчас двенадцать, – прошептала собеседница.
Внутри кармана Денис сжал руку в кулак.
– Вот скажи, твою маму ведь зовут Екатерина Юрьевна Клёнова, правильно?
– Да.
– А я – Денис Сергеевич. Можно просто Денис.
В этот момент ворота отворились, и появилась Катька – в летнем сарафане, немного располневшая, но очень статная, с длинными распущенными волосами. Теперь две головы – матери и дочери – горели на солнце медным огнём.
– Агаша, – нервно сказала Катька, быстрым шагом приближаясь к дороге, – что происходит?! Я же запретила разговаривать с незнакомыми людьми!
Денис смешался, почувствовал себя настолько смущённым, что в первое мгновение хотел извиниться и стремительно пойти прочь. Но через пару секунд всё-таки произнёс странным чужим голосом:
– Кать… Катерина, здравствуй…те! Я… знакомый. Может, меня теперь и не узнать, но… я – ваш бывший многолетний дачник.
Последнее он произнёс очень быстро.
– Дачник? – недовольно переспросила Катерина, вглядываясь в Дениса. – Дачников у нас давно не…
Какая-то тень пробежала по её лицу. Денис
– О, Господи! Дениска?!!
– Я.
– Ой, ну надо же, – поразилась Катерина, – на самом деле ты не так уж изменился. Просто, когда не ожидаешь увидеть… как это тебя угораздило? Зайди в дом, посидим… или торопишься? Что ты вообще здесь делаешь?
Смущаясь, она сыпала вопросами невпопад.
– Я не тороплюсь, я… зайду с удовольствием.
С тревожным гулом в ушах Денис ступил за ворота.
– Дедушку с бабушкой помнишь? Помнишь, как тут всё было?
Ну, а как же! Грушевидная бабушка Екатерина Васильевна перекатывалась по участку на распухших ногах, но всё время неутомимо работала. Сухой подтянутый и притворно сердитый дед Василий Иванович с утра подметал асфальтовую дорожку, проложенную через весь участок, потом копался в огороде или чинил что-нибудь в мастерской.
Тогда, в восьмидесятых, с левой стороны дорожки росли сложно-архитектурные аквилегии; сладкие, полные муравьев, пионы; острые рыжие, похожие на лис, лилии. Справа раскинулась аккуратная лужайка, испещрённая бело-розовыми жемчужинами маргариток. Они были свежие, нежные и беззащитные, как само детство. На лужайке росла яблоня, под которой стояла собачья конура. Теперь из всего этого сохранилось лишь дерево. Все продуманно высаженные клумбы исчезли. Разве что тут и там выглядывали сами себя посеявшие анютины глазки.
– Только лужайку подстригаю, – покраснев, сказала Катерина, – а в остальном всё запущено.
Они прошли за дом. Раньше на заднем дворе находился курятник, клетки с нутриями и навес с развешанными под ним разными полезными штуками. Ныне в курятнике валялись какие-то железяки, а о нутриях не стоило и заикаться. Единственным животным на участке оказался крошечный той-терьер по кличке Джокер, не слишком дружелюбно потявкивающий на Дениса.
На месте большого ухоженного огорода прежних хозяев росли репейники и лопухи. Только по краям ещё торчали одичавшие кусты малины, крыжовника и смородины, превратившиеся в непролазный бурелом.
Все время, пока они бродили по участку, за ними хвостом следовала Агата.
– Ну что, в дом? – спросила Катерина.
Проглотив комок в горле, Денис кивнул. На него вдруг накатило чувство нереальности происходящего, и, когда они переступили порог, он ощутил себя оглушённым. Будто провалился в какую-то временную яму. Как так получилось, что посреди новой реальности с её суматохой, кредитами, иномарками, бутиками и кафе уцелел этот крохотный кусочек его детства?! Посреди надвигавшихся на него огромных богатых строений, грозивших раздавить маленький огрызок прошлого, тот выстоял и, не пав перед новыми хозяевами жизни, дождался Дениса.