Немцы в городе
Шрифт:
Подойдя к зеркалу и обнаружив, что я вовсе не выгляжу подобно раздувшемуся от защечных запасов жратвы хомяку, а просто у меня появились вполне симпатичные галифе, я впервые осознал практичность советской военной формы. Например, в карманы моих любимых обтягивающих гражданских джинсов не влезало ничего, кроме пачки сигарет и коробка спичек… Теперь оставалось еще озаботиться, как бы сделать так, чтобы все это добро не выгребли сержанты на ежедневном утреннем осмотре. И интуиция подсказывала мне, что именно в таких каждодневных заботах о сохранности своего куска хлеба и заключался смысл
До принятия воинской присяги оставался еще один приезд вкусной передвижной лавки…
Присяга оказалась мероприятием не рядовым и весьма торжественно обставленным, на котором, к моему удивлению, было довольно много родственников присягающих бойцов.
«И не лень же им всем было переться к своим братьям-сватьям-сыновьям-возлюбленным, – думал я, сжимая доверенный мне государством автомат и рассматривая в толпе гражданских симпатичную девчонку в красной куртке, выглядывающую кого-то в строю абсолютно одинаковых в своих шинелях бойцов. Вот чего, к примеру, тут делает эта… Приехала бы, когда ее парень уже какой годик оттрубил, а то ведь всего две недели как расстались»…
Вскоре мы, где-то с пятнадцать бойцов молодого пополнения, ехали, укрытые от посторонних взглядов возможных шпионов тентом «ГАЗ-а 66». Он прыгал по неровностям проселочной дороги, а мы, распределенные в четвертый зенитно-ракетный дивизион, соответственно мотались из стороны в сторону, порой едва не падая с жестких деревянных лавок, тянущихся вдоль боковых бортов. Обособленно, возле заднего борта, сидел долговязый сержант с покрытым оспинами лицом, в кабине сидел старший машины, усталого вида капитан, фамилию которого я не запомнил, а еще один сержант крутил руль вверенной ему военной техники. Все время поездки царила угрюмая тишина, курить не возбранялось и, как чувствовал я интуитивно, такая поблажка была сделана нам из-за матери одного из бойцов, кажется, откуда-то из Подмосковья, которая неизвестно зачем решила сопроводить свое чадо до самого места службы.
На некоторое время я задремал, чувствуя себя бывалым воином, способным запросто спать в вовсю трясущемся транспорте, и пришел в себя только на КПП, когда машина резко затормозила и сержант зло крикнул кому-то на улице:
– Еб твою мать, Кудряшов! Не можешь ворота нормально открыть!
Потом он оглянулся на тетку в сером пальто и теплом платке, покашлял и смущенно произнес:
– Извините, мамаша, вырвалось… – Тетка не ответила и он счел нужным добавить: – Вообще-то мы не ругаемся, вы не думайте. У нас тут дисциплина.
Тетка опять ничего не сказала, а я, вытянув шею, увидел открывавшего нам ворота военного в потрепанной шинели, который ударил ладонью левой руки по бицепсу правой, отчего ее сжатый кулак подпрыгнул вверх, и выкрикнул нам вслед:
– Вешайтесь, суки!
– Это он так пошутил, – сдавленным голосом пояснил сержант, но мамаша в очередной раз промолчала.
– Итак, вы попали служить в зенитно-ракетный дивизион, – вещал, расхаживая по учебному классу, замполит в чине капитана, пока мы изо всех сил боролись со сном, – а это означает, что государство авансом оказало вам доверие. А это, в свою очередь,
– Я! – с сиденья на первой парте вскочил парень, на которого я обратил внимание еще в приемнике.
Кажется, призван он был из Белоруссии. Когда я впервые увидел его, задумчиво поглощающего картофельное пюре на ужине, мне почему-то сразу подумалось, что он не жилец. Откуда такое пришло в голову, было непонятно, но вот только так подумалось, и все. Возможно, он был похож на того парня с моего двора, который, говорили, утонул, купаясь на местной ТЭЦ, когда переехал на новое место жительства.
– Представьтесь.
– Рядовой Петров!
– Повторите, что я только что сказал.
– Вы сказали… – И Петров к моему удивлению слово в слово повторил последнюю фразу замполита.
– Садитесь… Сейчас вы все поступите в распоряжение командира дивизиона, майора Санько. Он проведет вас по позициям и покажет боевую технику, на которой вам предстоит работать все два года службы. И еще… – Замполит сделал многозначительную паузу, и когда все уставились на него, сказал: – Если у вас в ходе службы будут возникать какие-то проблемы, немедленно обращайтесь ко мне. Я имею в виду неуставные взаимоотношения. Всем понятно?
– А здесь есть неуставные взаимоотношения? – спросил Петров и я опять подумал, что он точно не жилец.
– Изживаем, – бодро сказал капитан и посмотрел на часы. – Все свободны. Разрешаю перекурить десять минут. Курилка напротив казармы, в двадцати метрах, вы видели… Вольно, разойдись.
Мы побрели к курилке, к навесу со скамейками, образующими четырехугольник, в центре которого в асфальте была круглая дыра, а в дыре находилась круглая железная штуковина для сигаретных бычков и прочего мусора. В курилке сидели четыре воина, каждый на своей скамейке, то есть занимая весь периметр. И, судя по расхристанному виду, это были старослужащие.
– А разрешения спрашивать уже не надо? – бросил светловолосый парень с неприятной морщинистой физиономией, когда первый из нас неуверенно зашел в четырехугольник. – Оглохли, что ли? Я к кому обращаюсь, босота? – И сплюнул на асфальт.
– Воин, подтянуть ремень! – рявкнул второй, с короткой шеей, и мы все схватились за ремни, потому что было непонятно, к кому он обратился.
– Ты что, не слышал команды? – спросил третий, здоровенный широкоплечий качок. И Петров, к которому он, оказывается, обращался, неожиданно сказал:
– Извините, не вижу ваших лычек, товарищ военный.
– Не понял… – сказал четвертый, смуглый ефрейтор с крючковатым носом. И скроив преувеличенно озадаченную физиономию, спросил у своих: – Это че за борзоту нам прислали?
– Да они нас сами в момент строить начнут! – с такой же преувеличенной озабоченностью сказал здоровяк. Он встал, потянулся, словно разминая кости перед физической нагрузкой, сделал шаг вперед и Петров, болезненно ойкнув, согнулся в поясе. – А ну, салабоны! Даю вам шесть секунд, чтобы вы…