Немецкая революция и сталинская бюрократия
Шрифт:
Очередь для фашистского режима наступает тогда, когда «нормальных» военно-полицейских средств буржуазной диктатуры, вместе с их парламентским прикрытием, становится недостаточно для удержания общества в равновесии. Через фашистскую агентуру капитал приводит в движение массы ошалевшей мелкой буржуазии, банды деклассированных, деморализованных лумпенов, все те бесчисленные человеческие существования, которые финансовый капитал сам же довел до отчаяния и бешенства. От фашизма буржуазия требует полной работы: раз она допустила методы гражданской войны, она хочет иметь покой на ряд лет. И фашистская агентура, пользуясь мелкой буржуазией, как тараном, и сокрушая все препятствия на пути, доводит работу до конца. Победа фашизма ведет к тому, что финансовый капитал прямо и непосредственно захватывает в стальные клещи все органы и учреждения господства, управления и воспитания: государственный
Сказанному нисколько не противоречит тот факт, что между демократической и фашистской системами устанавливается в известный период переходный режим, совмещающий черты той и другой: таков вообще закон смены двух социальных режимов, даже и непримиримо враждебных друг другу. Бывают моменты, когда буржуазия опирается и на социал-демократию и на фашизм, т. е. когда она одновременно пользуется и своей соглашательской и своей террористической агентурой. Таково было, в известном смысле, правительство Керенского в последние месяцы своего существования: оно полуопиралось на Советы и в то же время находилось в заговоре с Корниловым. Таково правительство Брюнинга, пляшущее на канате между двумя непримиримыми лагерями, с шестом исключительных декретов в руках. Но подобное состояние государства и правительства имеет временный характер. Оно знаменует переходный период, когда социал-демократия уже близка к исчерпанию своей миссии, а в то же время ни коммунизм, ни фашизм еще не готовы к захвату власти.
Итальянские коммунисты, давно уже вынужденные заниматься вопросом о фашизме, не раз протестовали против столь распространенного злоупотребления этим понятием. В эпоху VI конгресса Коминтерна Эрколи все еще развивал по вопросу о фашизме взгляды, которые теперь считаются «троцкистскими». Определяя фашизм, как самую последовательную и до конца доведенную систему реакции, Эрколи пояснял: "это утверждение опирается не на жестокие террористические акты, не на большое число убитых рабочих и крестьян, не на свирепость различных родов пыток, широко применявшихся, не на суровости приговоров; оно мотивируется систематическим уничтожением всех и всяких форм самостоятельной организации масс". Эрколи тут совершенно прав: суть и назначение фашизма состоит в полном упразднении рабочих организаций и в противодействии их возрождению. В развитом капиталистическом обществе этой цели нельзя достигнуть одними полицейскими средствами. Единственный путь для этого: противопоставить напору пролетариата — в момент его ослабления — напор отчаявшихся мелкобуржуазных масс. Именно эта особая система капиталистической реакции и вошла в историю под именем фашизма.
"Вопрос об отношениях, существующих между фашизмом и социал-демократией, — писал Эрколи, — принадлежит к той же области (непримиримости фашизма с рабочими организациями). В этом отношении фашизм ярко отличается от всех других реакционных режимов, которые укреплялись до настоящего времени в современном капиталистическом мире. Он отбрасывает всякий компромисс с социал-демократией, он преследовал ее свирепо; он отнял у нее всякую возможность легального существования; он вынудил ее эмигрировать".
Так гласила статья, напечатанная в руководящем органе Коминтерна! После того Мануильский подсказал Молотову великую идею "третьего периода". Франция, Германия и Польша были откомандированы в "первый ряд революционного наступления". Непосредственной задачей было объявлено завоевание власти. А так как перед лицом пролетарского восстания все партии, кроме коммунистической, контр-революционны, то различать между фашизмом и социал-демократией не было уже больше нужды. Теория социал-фашизма была утверждена. Чиновники Коминтерна перевооружились. Эрколи поспешил доказать, что истина ему дорога, но Молотов дороже, ии написал доклад в защиту теории социал-фашизма. "Итальянская социал-демократия — заявлял он в феврале 1930 года — фашизируется с крайней легкостью". Увы, с еще большей легкостью сервилизируются чиновники официального коммунизма.
Нашу критику теории и практики "третьего периода" объявили, как полагается, контр-революционной. Жестокий опыт, дорого обошедшийся пролетарскому авангарду, заставил, однако, и в этой области произвести поворот. "Третий период" был уволен в отставку, как и сам Молотов — из Коминтерна. Но теория социал-фашизма осталась, как единственный зрелый плод третьего периода. Здесь перемен не может быть: с третьим периодом связал себя только Молотов; в социал-фашизме запутался сам Сталин.
Эпиграфом для своих исследований о социал-фашизме "Роте Фане" выбирает слова Сталина: "Фашизм есть боевая организация буржуазии, которая опирается на активную поддержку социал-демократии. Социал-демократия есть объективно умеренное крыло фашизма". Как обычно бывает у Сталина, когда он пытается обобщать, первая фраза противоречит второй. Что буржуазия опирается на социал-демократию и что фашизм есть боевая организация буржуазии, совершенно бесспорно и давно уже сказано. Но из этого вытекает лишь, что социал-демократия, как и фашизм, являются орудиями крупной буржуазии. Каким образом социал-демократия оказывается при этом еще «крылом» фашизма, понять невозможно. Не более глубокомысленно и другое определение того же автора: фашизм и социал-демократия не противники, а близнецы. Близнецы могут быть жестокими противниками; с другой стороны, союзники вовсе не должны родиться в один и тот же день от общей матери. В конструкции Сталина отсутствует даже формальная логика, не говоря о диалектике. Сила этой конструкции в том, что никто не смеет ей возразить.
Между демократией и фашизмом нет различия "в классовом содержании", поучает вслед за Сталиным Вернер Гирш ("Die Internationale", январь 1932). Переход от демократии к фашизму может иметь характер "органического процесса", т. е. произойти "постепенно и холодным путем". Это рассуждение звучало бы поразительно, еслиб эпигонство не отучило нас поражаться.
Между демократией и фашизмом нет "классового различия". Это должно означать, очевидно, что демократия имеет буржуазный характер, как и фашизм. Об этом мы догадывались и до января 1932 года. Но господствующий класс не живет в безвоздушном пространстве. Он стоит в определенных отношениях к другим классам. В «демократическом» режиме развитого капиталистического общества буржуазия опирается прежде всего на прирученный реформистами рабочий класс. Наиболее законченно эта система выражена в Англии, как при лейбористском, так и при консервативном правительстве. В фашистском режиме, по крайней мере, на первой его стадии, капитал опирается на мелкую буржуазию, разрушающую организации пролетариата. Такова Италия! Есть ли разница в "классовом содержании" этих двух режимов? Если ставить вопрос только о господствующем классе, то разницы нет. Если же брать положение и взаимоотношение всех классов под углом зрения пролетариата, то разница оказывается весьма велика.
В течение многих десятилетий рабочие строили внутри буржуазной демократии, используя ее и борясь с нею, свои укрепления, свои базы, свои очаги пролетарской демократии: профсоюзы, партии, образовательные клубы, спортивные организации, кооперативы и пр. Пролетариат может прийти к власти не в формальных рамках буржуазной демократии, а только революционным путем: это одинаково доказано и теорией и опытом. Но именно для революционного пути ему необходимы опорные базы рабочей демократии внутри буржуазного государства. К созданию таких баз и сводилась работа Второго Интернационала в ту эпоху, когда он выполнял еще прогрессивную историческую работу.
Фашизм имеет своим основным и единственным назначением: разрушить до фундамента все учреждения пролетарской демократии. Имеет это для пролетариата "классовое значение" или не имеет? Пусть высокие теоретики поразмыслят над этим. Назвав режим буржуазным, — что бесспорно, — Гирш, как и его учителя, забывают о мелочи: о месте пролетариата в этом режиме. Исторический процесс они подменяют голой социологической абстракцией. Но борьба классов ведется на земле истории, а не в стратосфере социологии. Исходным моментом борьбы с фашизмом является не абстракция демократического государства, а живые организации самого пролетариата, в которых сосредоточен весь его опыт и которые подготовляют его будущее.
Что переход от демократии к фашизму может иметь «органический» и «постепенный» характер, означает, очевидно, ни что иное, как то, что у пролетариата могут отнять не только все его материальные завоевания — известный уровень жизни, социальное законодательство, гражданские и политические права, но и основное орудие этих завоеваний, т. е. его организации, — без потрясений и без боев. Переход к фашизму "на холодном пути" подразумевает, таким образом, самую страшную политическую капитуляцию пролетариата, какую вообще только можно себе представить.