Немецкий детектив
Шрифт:
— Фойерхан? — Она пронзительно расхохоталась.— Но он же… Он был заперт у Томашевского! — Она едва сдержалась, чтобы не сказать: все время.
Манхардт кивнул.
— Это верно. Был, по крайней мере некоторое время.
«Какой мерзавец! — подумала она.— Теперь он отомстит. Теперь он меня мысленно изнасилует. Видит, как я страдаю, и оттого испытывает такое наслаждение, словно лежит на мне».
— Не понимаю, что вы хотите сказать.
— Вы навестили Фойерхана и дали ему ключи, так что он мог выйти из подвала и убить Томашевского.
Она вскочила, накинулась на комиссара и схватила его за лацканы пиджака.
— Вы что, с ума сошли? Это… Это безумие! Я буду на вас жаловаться! Да я вас уничтожу! И постараюсь, чтобы вы сами угодили в яму, которую мне роете. Вы недооцениваете мои возможности! Требую немедленно взять назад ваше утверждение и извиниться! Это… Это чудовищно! Неслыханно! Я буду говорить с вашим начальством! — Все это она выдала на одном дыхании, ей казалось, что вся квартира вокруг нее вот-вот взорвется. Осколки свистели у виска, кратеры разверзлись.— Вы садист, вы…— И тут ее покинули силы, она покачнулась и упала в кресло.
«Это только сон, страшный сон. Сейчас я проснусь. Захочу — и проснусь!»
Манхардт прошел рядом, но она его не заметила, словно он испарился, исчез в прихожей. Как призрак… «Ну вот! Его тут и не было; все только галлюцинации». Она подняла голову.
Манхардт вернулся с коньяком. Она хлопнула его залпом. «Нужно сосредоточиться,— вертелось у нее в голове.— Нужно быть твердой и хладнокровно его поставить на место».
— Мне очень жаль,— сказал Манхардт.
Она попыталась насмешливо улыбнуться.
— Знаю, вы ведь только выполняете свой долг!
— Знали бы вы, что во мне творится…
Третьеразрядный комедиант!
— Боже, как трагично! — Она поморщилась.— Теперь вы, конечно, заявите, что хотите со мной переспать, да?
Манхардт отошел к окну. На несколько секунд он перешел к обороне, как боксер, которого опасный противник загнал в угол ринга.
— Фрау Томашевская! Сузанна! Прошу вас…
Она перестала владеть собой. Она его ненавидит и должна уничтожить, уничтожить, если хочет выжить сама. Нужно жертвовать! Тяжело дыша, она быстро распустила молнию на черной юбке и дала ей соскользнуть.
— Так иди сюда, если смелости хватит!
Манхардт мутным взглядом окинул ее и выбежал из комнаты.
Она вдруг сломалась, обессиленно осела на диван, и ей вдруг померещилось, что кто-то считает вслух. «Как при наркозе,— подумала она.— Как при наркозе…» Пролежала так час, минуту, секунду? Чувство времени она утратила. Кто-то постучал в двери. Кто? Манхардт? Фойерхан? Ветер? Она вообще дома или нет?
Услышав шаги и голоса, она вскочила, натянула юбку и села в кресло, словно ничего не случилось. Выпала из роли — к черту! На Манхардта это должно было произвести впечатление признания. Вела себя как проститутка, как безумная… Если бы ей удалось соблазнить Манхардта, он был бы у нее в руках. А так… Конец. Теперь ей остался единственный шанс: сохранять спокойствие и хладнокровие, все отрицать и отвергнуть обвинения Манхардта логическими аргументами. Сукин сын Манхардт!
Словно в перевернутый бинокль она увидела Манхардта, входящего в комнату в сопровождении — как там его звали? — Коха. Да, Коха. Этот, несомненно, еще тупее своего шефа.
Манхардт избегал смотреть ей в лицо. Как же он сумел перед ней устоять? Она не понимала. Ведь у него прямо на лице написано было, что она предложила исполнить его самое сокровенное желание! Значит, он до смерти боится сам себя, иначе не притащил бы с собой Коха… Едва ли он посмел даже заикнуться о том, что тут произошло. По лицу Коха ничего такого заметно не было.
— Лучше, если при нашем разговоре будет присутствовать коллега,— стесненным голосом произнес Манхардт.— Не возражаете?
— Разумеется. Если вы сами не справитесь… Будьте добры, садитесь! Могу я вам что-нибудь предложить? — Она уже полностью владела собой, сама себе удивляясь.
— Благодарим…— Манхардт сел и вытащил смятый листок с заметками.— Полагаю, для начала следует сообщить вам, что мне удалось установить. Буду очень рад, если вы это опровергнете.
Она приняла его официальный тон.
— Ну конечно, герр комиссар.— «Как часто в камере я буду вспоминать эту сцену,— подумала она.— Глупости! Глупости! Он ничего не может доказать. Ничегошеньки!»
Манхардт помялся, потом тихо, едва не нараспев, начал:
— Вы ненавидели своего мужа, были убеждены, что он виновен в смерти сына, он унижал вас, загубил вашу… гм… карьеру.— Машинально он взмахнул рукой, словно прося прощения или подвергая сомнению собственные слова.— Так говорят ваши знакомые, соседи, так говорят его приятели. По его… наброскам вы знали, что муж планирует налет на банк, чтобы добыть денег, чтобы сохранить фирму…
«Чтобы, чтобы,— зло подумала она.— Говорить и то не умеет как следует». А сама громко и с нажимом сказала:
— Это неправда. Я не имела об этом ни малейшего понятия. Я уважаю ваши дедуктивные способности, но…
— На папке, в которой Томашевский хранил наброски, мы нашли ваши отпечатки.
Она усмехнулась.
— Во времена нашего супружества в папке мы держали все страховые полисы, правда, не знаю, о той ли папке вы говорите. Спросите фрау Пошман или нашего поверенного. И разумеется, я часто… Ну конечно, отпирала и запирала эту папку.— «Один — ноль в мою пользу,— подумала она.— И если это у тебя все, бледно ты будешь выглядеть». Ее так и тянуло спорить с ним и разбивать его аргументы своими контрдоводами. Теперь ей это не казалось допросом, скорее академической дискуссией.
— Ах так? — Манхардт только кивнул.
— Кроме того, я понятия не имела, что он вообще сделал какие-то наброски.
— Это не имеет значения… Продолжим! — Манхардт улыбнулся Коху.— В набросках он точно приводил время нападения.
«Идиот,— подумала она.— На это я не попадусь. В набросках Томашевского ничего подобного не было; на двух листках он просто набросал место действия и ближайшие окрестности. Но возражать Манхардту нельзя».
— Другими словами, вы могли догадаться, когда он выполнит свой план. Так что вы встретились с Фойерханом и подговорили его в нужный момент появиться в Гермсдорфе и дать себя похитить, а тогда…