Немецкий детектив
Шрифт:
— Так… Есть еще что-нибудь новенькое?
— Абсолютно ничего.
Манхардт поднял газету, лежавшую на письменном столе доктора Вебера.
— Прекрасные заголовки, верно? НАЛЕТЧИК ПОХИЩАЕТ СВИДЕТЕЛЯ… ОГРАБЛЕНИЕ БАНКА В ГЕРМСДОРФЕ: МОЛОДОЙ СОТРУДНИК БАНКА РАНЕН — СВИДЕТЕЛЬ ПОХИЩЕН… МАСКА ИЗ ЧУЛКА НЕ ПОМОГЛА — ПРИЯТЕЛЬ ОПОЗНАЛ ГРАБИТЕЛЯ. И радио, и телевидение только об этом случае и говорят.
— Поймать его мы сможем лишь тогда, когда поднимем на ноги весь Западный Берлин.
Манхардт едва не проворчал «Желаю удачи», но, к счастью, сумел проглотить свои слова.
— Прежде всего мы сосредоточились на рецидивистах, которые специализировались на банках, и ищем редкое имя Томас…
— Томи — Томас… Гм… Не может он быть англичанином или американцем?
— Едва ли. Грабитель говорил без всякого акцента…— Манхардт потеребил галстук.— Во всяком случае, сегодня нам хлопот хватило. Две женщины сразу заявили, что у них пропали мужья. И оба имели нечто общее с похищенным. Но одного нашли в кабаке в Германнсдорфе, в стельку пьяного, а другой лежал с сотрясением мозга в больнице Урбана. Несчастный случай, документов при нем не было. Потом мы прочесали все притоны, где обитают итальянцы, греки, испанцы и тому подобные — похищенный выглядел как-то по-южному. Но и там ничего не добились, никто не пропадал.
— Не стоило и ожидать, что сразу все получится,— доктор Вебер ободряюще усмехнулся.— О сером «фольксвагене» ничего не выяснили?
— Ничего. Его украли в Райникендорфе, потом одна из патрульных машин обнаружила его в Тегеле. Но никаких отпечатков пальцев, никаких следов — совершенно ничего.
— Un desint vires, tamen est laudanda voluntas,— усмехнулся доктор Вебер.— Если недостает сил, положись на свою волю. Овидий. Пойдемте, возможно, клерк из банка уже пришел.
Они вошли в комнату для допросов, где Кох пытался успокоить и отвлечь фрау Фойерхан. Она так увлеклась рассказом о памятных эпизодах своей жизни, что даже появление начальства ее не отвлекло.
— Однажды, когда ему было всего одиннадцать — вскоре после войны,— он забрал у меня из ящика сбережения. Старые райхсмарки, совсем немного, но для одинокой женщины это была куча денег. До сих пор не знаю, как он про них разнюхал. И знаете, что он с деньгами сделал? Разделил между одноклассниками. И сразу стал королем. А самое смешное, что я-то их сразу не хватилась. Но в один прекрасный день меня остановил на улице его приятель и пожаловался, что не получил ни пфеннига. Я вам скажу, мой Гюнтер был тогда тот еще цветочек!
Но когда ей представили доктора Вебера, она снова расплакалась.
— Он наверняка уже мертв, его давно застрелили…
— Успокойтесь, пожалуйста, фрау Фойерхан! — Манхардта злила собственная беспомощность. Вечно он теряется, когда Лили плачет… Женщины! — Мы его спасем, обещаю!
— Да как вы можете обещать…
— Могу, если говорю.
— Теперь я совсем одна на целом свете. Вначале муж, теперь сын…
— Но он наверняка еще жив, фрау Фойерхан! — Манхардт проклинал себя за неспособность выразить сочувствие и утешить какими-нибудь ласковыми словами. Он ничего не стоит, просто глупец и тупица. Кудахчет, как курица, а сам не в состоянии успокоить рыдающую женщину. Редко случалось ему чувствовать себя таким беспомощным.
В этот момент дежурный проводил в комнату перепуганного банковского кассира. Манхардт представил его доктору Веберу и потом попросил внимательно всмотреться в фотографии.
— Гм, благодарю…— Грабовский взял их в руки и долго поправлял очки.
— Ну? — нетерпеливо спросил Манхардт.
— Это он! — воскликнул Грабовский.— Чтоб мне провалиться, это он!
— Господи, нет, нет! — вскричала фрау Фойерхан.— Это неправда!
Манхардт едва успел ее подхватить.
7. Ханс Иоахим Томашевский
Томашевский просунул через решетку тарелку с голландским окороком и картонным пакетом молока. Фойерхан неуклюже повернулся на диване и уставился на скромную трапезу. Томашевский не собирался морить его голодом, но боялся, что внезапное увеличение расхода продуктов вызовет у кого-нибудь подозрения. Ведь весь город с горячечным рвением разыскивал похищенного в Гермсдорфе, и, если верить газетам, поток доносов уже обрушился на полицию.
Фойерхан все еще валялся на продавленном диване, когда-то красная обивка которого давно уже стала цвета запекшейся крови.
Ветчину он проглотил, словно уже несколько дней ничего не ел. Томашевского раздражало, как он чавкает.
Он сидел на табуретке перед запертыми решетчатыми дверьми, наблюдая за Фойерханом с любопытством естествоиспытателя, изучающего забавное животное, привычки которого стоит описать в научном журнале.
Фойерхан поставил тарелку на пол.
— Ну что, вкусно? — спросил Томашевский. У него было такое впечатление, что он проткнул бумажную стену. Что заставляло его заговорить с Фойерханом, ведь он знал, что после разговора еще тяжелее станет убить бывшего приятеля? «Или я с ним говорю, чтобы оттянуть неминуемый конец? Но придется…»
— Ну спасибо,— Фойерхан поднял глаза.— Уже известно, что похищен именно я?
— Похоже, нет.— Томашевский поигрывал концом провода, который торчал из беленой стены прямоугольного тамбура, изгибая его бессмысленными зигзагами. Если бы вернуть время вспять, если бы удалось все забыть! Почему это невозможно?
— Кассир из банка еще жив? — поинтересовался Фойерхан. Говорил он совершенно спокойно, словно о чем-то постороннем.
— Жив. Но состояние неважное…
Томашевский удивлялся, как равнодушно Фойерхан воспринимает приговор судьбы. Выглядело это так, словно у него в рукаве спрятан какой-то невероятный козырь. Что же он задумал? И как же мало изменился за эти три года!
Фойерхан встал и подошел к массивной решетке. Обеими руками оперся на прутья и воспаленными глазами взглянул сверху вниз на Томашевского. Выглядел он так мощно и грозно, что Томашевский инстинктивно полез в карман за «береттой».
— Долго еще будет тянуться эта комедия? — спросил Фойерхан.
— Не знаю…— Томашевский ощущал усталость и изнеможение. Он мечтал о сне, о долгом глубоком сне. Тут перед его глазами встала весьма соблазнительная картина. Он сидит в старомодном кресле-качалке, окруженный заботами вышколенных сестричек, с сентиментальным романом на коленях, временами понемногу его почитывая. Мир за свежевымытым окном его больше не интересует, он не должен решать никаких проблем, ими занимаются другие. Все осталось в подернутом дымкой воспоминаний прошлом. Страхи превратились в невинные воспоминания, те самые страхи, которые в его собственных глазах лишали его будущего.