Немезида
Шрифт:
— Вы правы, — ворчливо говорю я. — Это действительно захватывает дух.
— Ничего стоящего нельзя достигнуть легким путём, барышня Сепора, — говорит он, хотя заметно, что он тоже немного запыхался.
— Точно подмечено, Ваше Величество.
Наверху лестничной клетки, где стены и лестница сливаются воедино, появляется черная дыра. Чем ближе мы к ней подходим, тем больше звезд я вижу, словно веснушки ночного неба. Но их света почти не видно в пурпуровом свечении, которое слепит меня. Дыра материализуется в открытый арочный проем, и когда мы добираемся до него, перед нами предстает небольшой балкон, который я никогда
Нельзя не отметить как здесь тесно, и я невольно краснею. Я только рада, что свет пирамиды скрывает мои горящие щеки, надеюсь единственное видимое свидетельство моего душевного смятения.
Перед нами — и далеко под нами — расстилается поистине великолепный город Аньяр, различимый по огням света, протянувшимся вдоль тёмной пустыни. В центре — базар, усеянный световыми точками от горящих фонарей и факелов из спектория, и тенью от палаток и киосков. Если я прищуриваюсь и всматриваюсь, прямо за ним я вижу дворец, сияющий голубым силуэтом на фоне ночного неба. Но не потому, что он построен из истощённого спектория, просто инженеры как-то смогли сделать так, чтобы огонь факелов горел синим и зеленым. Вид действительно великолепный.
Кварталы высшего класса ярко светятся неподалеку от дворца. Большинство строений блестят синим, но некоторые окружены светом простого огня из камина. Кварталы среднего класса находятся севернее кварталов высшего. И хотя я знаю, что они там, я их не вижу. Тяжело работая, средний класс не тратит попусту огонь или спекторий, предпочитая спать в эти ночные часы.
Тарик, как и обещал, показал мне сегодня все эти места, но ни одно из них не сравнится по красоте с этим зрелищем, которое они представляют по отдельности и всё же складываются в вечерней тишине в общую картину, когда смотришь на них с высоты пирамиды.
Тарик толкает меня в ногу, и я вижу, что он уже сел на край. Он показывает знаком, чтобы я садилась рядом, как я и боялась. Одно дело выполнять приказы короля, следовать его указаниям и относится к нему также, как изо дня в день относятся другие. Но без его золотой краски на теле и лице, без богатой одежды и огромного головного убора, который ему необходимо носить в суде? Без его царственной позы и официального, повелительного голоса и чопорного равнодушия? Тогда он становится Тариком. Мальчиком со скоромной улыбкой и готовностью склонить голову перед незнакомцем. Тариком с простодушным смехом и со своими небольшими странностями и шутливой руганью. С красивыми карими глазами, непослушными волосами и обжигающими прикосновениями.
Он смотрит на меня, словно может читать мои мысли. Надеюсь, что у Линготов нет такой нечестной скрытой способности, и следую его приглашению. Я сажусь, стараясь смотреть на город, а не на его лицо.
— Сепора, — тихо говорит он.
— Да?
— Что вы думаете о нашей цели воскресить мертвых?
Вопрос неожиданный. Я поворачиваюсь к нему. Его глаза встречаются с моими и удерживают мой взгляд. Мне хочется устоять и не отвести взгляд. Я чувствую, что это своего рода вызов, который он бросает мне, и если я пройду испытание… Я не уверена, что тогда случиться, но знаю, что не потерплю провала.
— Я думаю, что это абсурдно. Смерть — часть жизни.
— Не обязательно, — мягко возражает он. — Вы так смело говорите это сейчас, но скажи это
Мне вообще не нужно было это говорить. Не Тарику, который только недавно потерял своего отца.
— Нет.
Тарик вздыхает.
— И я бы не смог, — он долго молчит. — Но то, что вы сказали там, внизу — верно. Хоть это не памятник мертвым, но это, своего рода место, которое даёт им защиту. А в настоящий момент мы должны обратить свое внимание на живых. Я думаю, что завтра отдам приказ разобрать пирамиды.
— Нет! — не подумав, я хватаю его за руку. Это удивляет нас обоих. — Тарик, пожалуйста. Если вы верите, что ваши Целители смогут вернуть мертвых к жизни, то… тогда… я имею в виду, что тогда с вашим отцом, Тарик?
Он замирает, приподнимая подбородок, когда в нем просыпается король.
— Именно поэтому они должны быть разобраны. Мой отец хотел бы этого, если бы знал, что его люди столкнутся с таким будущим и будут нуждаться в спектории. Он бы рассердился, что я так долго тянул с этим.
И вот тогда я вижу всю картину до последнего мазка, нанесенного взмахом кисти. Я бросаю его руку.
— Вы… вы играете со мной? — я отодвигаюсь от него.
— Вы о чем?
— Вы привели меня сюда, чтобы уговорить сказать, где вы можете найти свой драгоценный спекторий? Вы привели меня сюда, чтобы смягчить мою решительность?
Я чувствую себя преданной. Как можно быть такой глупой? Весь этот день был только ради того, чтобы вытянуть из меня знания, выведать мои тайны. Он хотел, чтобы я познакомилась с его подданными, почувствовала к ним жалость. Увидела, как они умирают в Лицее и захотела помочь. Он привел меня сюда, чтобы показать красоту города, который может умереть, если я не помогу людям. Он привел меня сюда, чтобы возложить ответственность за происходящее на мои плечи.
Так же, как сделал бы мой отец.
Я вижу тот момент, когда осознание настигает его. Его лицо меняется от растерянности к гневу, а затем, к моему удивлению, смягчается смехом.
— Спекторий, — говорит он больше себе, чем мне. — Я мог бы догадаться, что вы так и подумаете.
— Ну? — требовательно вопрошаю я, не обращая внимания на его слова. Я даже не уверена, о чем спрашиваю, просто жду объяснений или, еще лучше, признания.
А затем он придвигается ко мне, сокращая расстояние, которое я оставила между нами. Мне больше некуда двигаться. Он хочет сбросить меня с вершины пирамиды, если я откажусь помочь спасти его народ?
— Да, — говорит он, наклоняясь ко мне. Я чувствую, как паника и что-то еще, чего я не могу назвать, охватывает меня. — И нет. — Его глаза опускаются на мои губы, и я чувствую, что мои щеки сейчас взорвутся от жара, заливающего их. Страх, что наши губы коснуться друг друга затмевает страх перед смертельным падением.
— Да, я действительно поднялся с вами сюда, чтобы завоевать вас, — тихо объясняет он. — Но не ради спектория.
И приближает губы к моим.
Затем ждет меня, застыв над моими губами, словно задает вопрос без слов. Он ждет меня, даёт знать, что мой ответ определит, будет ли это нашим первым поцелуем или его последней попыткой. Он ждет меня, маленькую Сепору, которая, дрожа, вот-вот свалиться с перил под палящим жаром его прикосновения.