Немиров дол. Тень
Шрифт:
Есений дал противнику время опомниться, оглядеться, а потом перед Дарьяном мелькнул его клинок, правое запястье резануло болью, меч выпал. Толчок подошвой в грудь разом выбил из нутра весь воздух, уложил на лопатки.
Дарьян крутанулся на живот, мысли за происходящим не поспевали, вдох застрял в горле. Рука сама легла на небольшой, в четверть кулака камешек. Нос противника близко, угодил, даже не метясь.
Есений отшатнулся, прижал к лицу ладонь. Удар без труда выгнал лёгкий быстрый красный ручеёк до подбородка, а прилетевшая с
Краснощёкий яр подскочил к Дарьяну, схватил за шиворот, одним рывком поставил лицом к княжеской телеге.
– Гадёныш нарушил правила! – заревел, багровея. – Дерётся, как сопливая мелюзга, не мечом, а камнями!
Положив локоть на колено, Ратмир задумчиво поглаживал большим пальцем нижнюю губу.
– А мы не говорили ему правила, – отозвался спокойно. – Он дерётся, как умеет. И, в общем-то, победил. Хоть нам вчера и наврал.
Краснощёкий с ненавистью посмотрел на Дарьяна, и скорее отшвырнул, чем отпустил.
– На сегодня всё, – распорядился княжич и спрыгнул на землю.
Есений наконец протёр один глаз, щурясь, пошёл к колодцу, а яры потянулись к конюшне сложить мечи. На ходу переговаривались, обсуждали увиденное. Дарьян поспешил убраться с поляны, не увидел, что во взглядах яров на него теперь вместо насмешек появилось любопытство.
– Плугарь, – остановил негромким окриком Ратмир. Дарьян обернулся. – Подумай до восхода, если хочешь быть воином, а не пекарем, приходи сюда завтра утром.
Из-за взбудораженных чувств Дарьян суть услышанного до конца не осознал, но кивнул.
Наутро ближний круг вновь собрался у конюшни. На взгляд – десятков шесть человек. Парни приглушённо галдели, надевали учебную кожаную броню, застёгивали ремешки, затягивали шнуровки. Им помогали расторопные мальчишки. Один усердно натягивал перчатку без пальцев на подставленную ладонь стоящего подле своего насеста Ратмира.
На дальнем от конюшни углу жеребятника Дарьян в теньке под свесом крыши подпирал плечом бревенчатую стену. Идти, в общем-то, не хотел и ничего не решил, но после того, как услышал на ратной поляне гул голосов, повлекло туда неведомой силой.
Неужто княжич правду сказал? Возьмёт обучаться? Не верилось. Пекаря? Зачем ему это? Солгал? Пошутил?.. Тоже не вяжется: глупое это враньё или шутка.
Наглость и ненависть краснощёкого и нескольких его дружбанов не пугали. Вряд ли посмеют подловить или прилюдно издеваться, если сам княжич позвал.
Скалой в бурных водах среди толчеи, уперев руки в бока, стоял Заруба – наставник ближнего круга. Поглядывал по сторонам, приподнимая тяжёлые брови, бросал короткие приказы, которые исполнялись прежде, чем успевал договорить. Вскоре заметил подглядывающего плугаря и нехотя махнул рукой подойти.
Во взгляде, скользнувшем по парню, когда тот приблизился, было явное недовольство, губы скривились.
– Иди возьми нательную защиту и оружие, – мимолётно скосил глаза в сторону Ратмира, словно
В конюшне, напротив входа, имелась настоящая маленькая оружейная, тёмная, заваленная добром, заставленная бочками с деревянными и железными учебными мечами. Вдоль стен на земле стояли обитые металлической лентой сундуки, сейчас открытые, наполовину пустые, над ними рядами шли полки, заваленные нужной в бою всячиной, потёртой и засаленной так, что изначальный цвет уже не разобрать. Дух конюшни здесь перебивал запах металла, окалины и человеческого пота.
Стараясь не мешать ярам копаться на полках и в сундуках, пропуская проворных мальчишек, которые быстро отыскивали требуемое и убегали, Дарьян прошёл к бочкам с мечами. Сегодня все брали деревянные. По рукоятям было видно, что оружие не единожды побывало в «бою», или подмотанная на черен замшевая лента истёрлась, или виднелись зазубрены, сколы, а значит, у этих мечей есть хозяева.
Раздумывал долго, пока на крестовине одного, самого дальнего и самом большого, не заметил пыль. Его и потянул.
– Полегче возьми, – прозвучал за спиной ленивый голос, —по первости руки и с деревянным перетрудишь, завтра и держать его не сможешь, не то что биться.
Молодой яр с точно такой же как у Ратмира золотой косой вытащил небольшой клинок, не глядя подал Дарьяну. Сам взял похожий, подхватил один из круглых щитов, приставленных к стене, тоже не самый крупный, и вышел.
Заруба велел встать плугарю против Есения. Переносица у кудрявого распухла сильнее, под глазами набрякли сизые мешки. Вчерашняя победа показалась Дарьяну лживой, украденной.
Сегодня пары стояли вразброс, общего сражения не намечалось. Перед началом поединков наставник огласил правила, известные наверняка всем, кроме Дарьяна: без разрешения на свободный бой увечащих ударов по голове и в пах не наносить. Камнями и землёй не швыряться.
Взгляд Есения был неуловим. От детских неумелых выпадов кудрявый без усилий отбивался. Ещё легче – уворачивался. Хотя наколотить противнику синяков, или, скажем, нос разбить, мог бы запросто.
Такую возможность после вчерашнего поражения яр бы не упустил, непременно бы всем показал кто тут чего стоит. Но этот кудрявый из другого теста. Даже сейчас, с разбитым лицом, ему как-то удавалось хранить спокойное достоинство.
Наставник наконец гаркнул: «Мир!». Дарьян весь взмок от беспрестанного махания, тяжело дышал, как если бы в полдень пахал целину. Чёлка колола глаза острыми мокрыми прядями, а затёкшие на рукояти пальцы пришлось по одному разгибать другой рукой. Есений же лишь утёр рукавом лоб, едва покрывшийся испариной.
– Прости за вчерашнее, – тихо буркнул Дарьян.
Есений внимательно на него посмотрел, промолчал.
Зато в следующем поединке заметно оживился, под противника начал подстраиваться, нарочно замедлялся, и тем давал время сориентироваться. Дарьян выдохнул с облегчением: извинение принято!