Немиров дол. Тень
Шрифт:
Парень тут же вышмыгнул во двор, пока господа не передумали и дел не навалили.
Замешательство Дарьяна княжича развеселило.
– Есть хочешь? – он достал высокую стеклянную бутыль с тёмным и пенным внутри, ноздрястый пуховый ярский хлеб с каменной коркой, две глубокие деревянные миски, связанные друг с другом доньями наружу, в зазор меж ними подтекал золотой сок. – Сумку Ивица собирала, обмолвился, что к тебе иду, – он подмигнул и вытащил румяные пирожки, обёрнутые листом ревеня – гостинец положила.
Ветер нагнал на
– Расскажешь, как в ближний круг Ратмира затесался? – княжич оторвал от румяной жареной куры.
Оголодавший Дарьян с удовольствием сделал то же и, задобренный вкусным застольем, вкратце пересказал разговор с Ратмиром. Всё, кроме уговора.
За непринуждённостью елага, его увлечённостью едой, едва уловимо проскальзывало напряжённое внимание.
– Будешь? – он вытер руки о полотенце и стал разливать кислый квас по большим деревянным кружкам.
– А ты почему здесь? – Дарьян отхлебнул от прохладной пенной горы. – Елажский княжич в учениках на ратной поляне у ярского? Не поверил бы, если б где такое услышал.
Есений потягивал из кружки, локтями упёрся в стол, взглядом – в окно. Жидкая тряпица почти не скрывала улицу, Дарьян и сам пару раз глянул: нет ли кого – был уверен, что и княжич не только лишь стихией любуется, но дождь шуршал о пузатые брёвна, стучал о глиняные черепки, рассыпанные у забора, звенел медным тазом, забытым у колодца, и надёжно скрывал разговор елага и плугаря.
– Твой отец немощен, слеп, тебя за глаза уж князем величают. Скоро сядешь за стол с Сивояром, большие дела решать будешь. Зачем тебе на ратной поляне лицо под ярские кулаки подставлять?
Княжич заговорил чуть слышно и нехотя.
– Это очень удобно – брать на обучение наследника. Тем более, если он единственный. Князь-данник становится намного дружелюбней. Ему не лезут в голову мысли заключить тайный союз с врагами, перестать платить дань. Ещё в этом случае гораздо легче получить согласие на присутствие в княжеском городе своей рати и своих людей в Совете. Вашему князю повезло, его наследник слишком стар и толст, чтобы обучаться в ближнем круге Ратмира, ясно, что смеху будет больше, чем пользы.
– Ты здесь пленник? – не поверил ушам Дарьян.
– Почти. Добровольный заложник уже второе лето. Решил любезное приглашение Сивояра принять, знаю, яры умеют быть настойчивыми. – И зашептал, едва разлепляя губы: – Отца и мать жалко, считают, дома безопаснее.
– Боишься? – изумился Дарьян, а потом решительно помотал головой: – Яры убить не решатся. Не так, не в открытую. Горяне ведь ждут хоть малейшего повода, чтобы оланков к войне склонить, глядят в оба не нагадил ли Сивояров псиволк с чужой стороны границы. У нас шепчутся, оланки почти созрели.
– А зачем в открытую? – Есений взял бутыль, долил в кружки. – Сивояр кровью за мою безопасность поклялся, в открытую клятву крови они не нарушат, но люди-то
– Ты о брате? Всё-таки думаете яры? – осторожный шёпот Дарьяна чуть не утонул в шуме дождя.
– Не знаю, – вздохнул Есений. – От смерти мятежного елажского княжича никто не получил больше, чем они.
– Да, не получил, – со вздохом согласился Дарьян. Помолчал. – Но «мятежный» – это сейчас не про тебя. И вообще не про елагов. Яров в Совет и на свою землю пока не пускаете, а во всём остальном послушны. Так чего тебе бояться?
Есений надолго припал к кружке, кадык задёргался от больших звучных глотков.
– Хороший квас, – утёр губы ладонью, откровенный разговор прервался. – Сыграем?
Достал из сумки небольшую доску, расчерченную на тёмные и светлые клетки, следом – мешочек с шашками.
Игру начали невнимательно. Есений бодро двигал с клетки на клетку, но опомнился, лишь когда большинство башенок были накрыты тёмными дубовыми шашками Дарьяна, только тогда против воли начал втягиваться в игру, не ожидал, что противник окажется настолько умелым.
Глава 9. Свой в стае
В подклете у Дарьяна елажский княжич стал частым гостем, но опасные темы всегда обходил стороной. Играли в шашки или ходили к реке на уединённый бережок с удобным заходом в воду. Идти было далеко, зато Есений мог побыть без ярского догляда.
Когда оставались вдвоём, туго, до хруста натянутую тетиву внутри него будто снимали с зарубки, плечи расслабленно опускались, во вдумчивом взгляде проступала радость, и тогда на меткую шутку в улыбке светились все зубы, вместо короткого кивка на ратной поляне.
Оба сразу почувствовали между собой внутреннее родство. В ближнем круге ощущали себя в стае приручённых молодых волков, смирных, иногда безудержно озорных, нахальных и бесстрашных. Под уверенной рукой вожака стая становилась послушной. Каждый на ратной поляне чутко ловил настроение княжича, пытался его желание предугадать.
Никто никогда не видел лицо Ратмира перекошенным от гнева, а надрывный крик слышала только мать у колыбели. Всегда сосредоточен, всегда настороже. Никогда не пил и, как показалось Дарьяну, словно нечисть священного железа, боялся вина. Оно притупляло внимание, развязывало язык, на людях выворачивало изнанкой. В этом бдительном спокойствии гнев или милость прочесть было трудно, и от этого во многих ближниках тлела неуверенность, шевелился страх опалы.
Крас – единственный, кто мог взбрыкнуть. Скрипя зубами, мирился с необходимостью выражать будущему великому князю покорность, а под ней гордыня рождала внутренний бунт. И всё же Дарьян подметил: как и все, Крас брата опасается, всегда осторожен с ним, будто с невидимым острым лезвием в руках.