Немиров дол. Тень
Шрифт:
Отец Есения сильно занемог, мать в письме просила сына непременно приехать. Тот всё же выждал несколько дней, чтобы жёлтые круги под глазами окончательно исчезли и уехал домой.
Его отсутствие Дарьян ощутил сразу и остро, словно в лесу один остался. Теперь в Яргороде лишь одна родная душа – Ивица. Никогда не прогонит, ответит искренне и ласково, улыбнётся. Дарьян каждый день ходил к ней на кухню, если было нужно, помогал дотащить, передвинуть, и от пирогов не отказывался.
На ратной поляне стало тяжело, новые противники не делали скидку на скудный опыт. Заруба теперь подходил чаще. Без обидных ядрёных ругательств и подзатыльников терпеливо бубнил очевидные для
Что значат эти весёлые улыбочки вокруг, Дарьян понял сразу: наставник возится с плугарём будто с криворукой, совершенно безнадёжной бабой, просто ждёт, когда княжичу на это смотреть надоест.
Пустыми, скучными теперь вечерами душу Дарьяну врачевали только слова елага, сказанные им перед отъездом: "Ты не лучше и не хуже каждого из них. Ты с пелёнок учился читать, они – биться. Ты просиживал дни над книгами, писал, вычислял, а они в любую погоду были здесь, на ратной поляне. Как ты сейчас, каждый из них сражался в семь лет. Они забыли, что учились долго, забыли сколько получили тычков и оплеух, теперь мнят себя урождёнными великими воями."
И всё же бесконечные поражения были обидны. Особенно от Хоря. Ниже Дарьяна на голову, тощий, но заставлял отступать, пятиться через всю поляну до самого плетня, а то и вовсе выбивал меч и укладывал на лопатки. Два раза чуть не сломал запястье.
Ратмир замечал всё, посоветовал запястье под перчатку обматывать, надевать больше нательной защиты. Сам не раз вставал против Дарьяна.
Внешне был терпелив, словно обитатель Горы Мудрецов, щедро сыпал дельными указаниями, силился научить, однако эти поединки давались труднее всего. С пылким честным старанием Дарьян науку схватывал, усваивать не успевал, вновь и вновь глупо, по-детски ошибался и то злился на себя, то унывал, видел, как тяжело княжичу бороться с накатывающим раздражением.
В разгар такого поединка Ратмир, вспотевший больше от полуденной жары, чем от схватки, вдруг закинул меч на плечо и легко, невнимательно уклонился от рубящего удара взмыленного Дарьяна, не сказав ни слова, пошёл к своей тронной телеге.
Ожидавший натолкнуться на стену умелого сопротивления, Дарьян вложил в удар все силы, почти со свистом рассёк воздух от макушки до земли, и теперь ждал: вот сейчас Вепрь окатит волной тупых издёвок – краснощёкий был рядом, сражался с великаном Могутой – его слюни, выплюнутые со словами, не долетят, окропят пыль вокруг. Эти издёвки непременно поддержат ухмылками несколько его дружбанов, а сам Дарьян сдержится, не повернётся, чтобы не видеть надменного злого ехидства.
Повернулся потому, что было на удивление тихо. Оба здоровяка – и Вепрь, и Могута – глупо улыбались, глядели куда-то в сторону от Дарьяна. Оттуда к жеребятнику приближалась стайка дворовых девушек с вёдрами и тяжёлыми корзинами, упёртыми в бока. Сразу приметил Ивицу – самая высокая, плавная, как светлая владычица Жива. Узнал ещё нескольких девиц с княжеской кухни.
– Ивушка! – выкрикнул Вепрь. – А пирожков мне захватила?
– Да ты, боров, скоро от жратвы треснешь! – ревниво отозвался Вран.
Девчонки помладше и почумазее потащили тяжёлые вёдра и корзины внутрь – наполнять кормушки ботвой и очистками, Ивица ушла с ними. Остальные задержались, расправляя передники и сарафаны, не стесняясь, переглядывались с самыми видными и богатыми парнями Яргорода.
– А у Ивушки теперь есть кого пирожками лакомить! – вперёд вышла тощая бойкая пигалица. Пришла без ноши и одета для челядинки чересчур богато: медные височные кольца, пришитые к очелью, начищены, сияют, верхнее алое платье по подолу цветасто расшито. У других лишь замызганные сарафаны поверх небелёных
– Это кого ещё? – искренне удивился Вепрь.
Из окон княжеской кухни Дарьян один раз видел, как он пытался прорваться сквозь стражу на женскую половину хором, спорил с ними, ругался.
Ивицу охаживал давно, пытался всучить дорогие подарки. Она не привечала Вепря, сторонилась, что Дарьян искренне и горячо одобрял. Упросила главного повара запретить нахальному парню доступ на кухню и хоть немного вздохнула спокойнее.
Если б даже не знатная невеста, что подыскали Вепрю родители, всё равно на челядинке не женился бы, а того внимания, которого он добивался, Ивица, в отличии от многих, оказывать не хотела.
– Нашёлся попроворнее да похитрее тебя! Так Ивушкины пирожки полюбил – с княжеской кухни не вылазит!
Девушки захихикали в ладошки. Дарьян не таился, когда ходил на кухню, и предлог был честный – он там столовался! Но сейчас, почему-то, лицу стало жарко, а в желудке – неприятно от скверного предчувствия.
– Ой! Вот я глупая! – Ясна притворно шлёпнула себя ладошками по щекам, округлила глаза и выразительно уставилась на Дарьяна. – Надеюсь, я не тайну разболтала.
В лицо Вепрю бросилась малиновая ярость. Словно у ожившего каменного великана, голова на толстой шее медленно повернулась, глаза разъярённого кабана остановились на плугаре.
Дарьян враждебно набычился, мокрые от пота пряди укололи глаза, он крепче стиснул деревянный меч, в его руках бесполезный, а в настоящей драке с яром даже смешной.
Так же медленно щит в руке Вепря поплыл и замер, указывая ребром на Дарьяна, криворукого пекаря непонятно как оказавшегося здесь, среди лучшей ярской воинской крои. Краснощёкий глянул на Ясну, вопросительно мотнул подбородком. С хитрой улыбочкой довольная собой девица кивнула.
Потное багровое лицо скривилось, словно вместо плугаря Вепрь увидел дряхлого лишаистого пса с обгаженным мокрым задом, почуял его смрад. А в следующий миг яр дёрнулся вперёд, заставил Дарьяна отшатнутся, прикрыться щитом. Разъярённый кабан будто врезался в невидимую стену, замер, сопя, раздувая ноздри, и непроизвольно повёл плечом в сторону телеги.
Ратмир спокойно следил со своего ложа. При появлении девушек княжичи с поляны ушли – им не к лицу с челядинками на людях заигрывать. Крас в кожаной броне на голую грудь развалился в теньке на скамье у конюшни. Происходящее забавляло братьев не меньше, чем всех остальных.
Из жеребятника вышла Ивица. Конечно, всё слышала, поспешно приблизилась к Ясне со спины и покорно, как к госпоже, наклонилась, зашептала в ухо.
– Ох! – громко наигранно вздохнула бойкая пигалица, дворовая княгиня среди девчонок. —Вижу, вам есть чем теперь заняться, – озорная улыбка прорывалась, дёргала губы, сбивала притворное огорчение. – Развлеките достойных княжичей поединком, нельзя, чтобы такие красивые лица омрачила скука, а не то в городе все девушки глаза с горя выплачут, – она не сдержалась, стрельнула озорным прищуром в сторону телеги. Княжичи слушали молча, благосклонно. – А нам пора! – продолжила она. Глубокий вздох наигранного сожаления высоко поднял плоскую, мальчишечью грудь, глазки разочарованно закатились. – Жаль, не можем остаться посмотреть. Постирухи полтора десятка корзин настирали. Придётся ехать на дальние мостки полоскать, чтобы тут не мешаться, – её губы опять скривились в хитрой улыбке, а щурый взгляд снова метнулся к старой телеге.