Немного чьих-то чувств
Шрифт:
Когда подошел лакей, дядя объяснил свое эксцентричное поведение.
– Прости, дорогой, что я не спросил коктейля. Их тут нет. Вот, прошу, превосходный сок петрушки. Не хочешь? Итак, заказываем. Что тебе, тушеный латук или апельсин? Минутку, нам повезло! Сегодня есть тертая морковка. Давай так: отвар калия, морковка и чашечка одуванчикового кофе. А?
Еще в начале этой речи челюсть у гостя поникла, как усталая лилия.
– Где мы, собственно? – выговорил он.
– Раньше здесь жил какой-то лорд, не помню титула. Но после войны нелегко содержать поместье. Как это грустно!
– Грустней этого отвара?
– Ты не любишь калий? Тогда возьмем суп из водорослей.
– Нет, я не понимаю. Это – гостиница?
– Скорее, больница. Здесь сбавляют вес.
– Сбав-ля-ют вес?..
– Именно. Доктор Хейлшем гарантирует: «Один день – один фунт». Конечно, если соблюдать режим. Я надеюсь сбавить три стоуна.
– Три стоуна?
– Или больше.
– Ты с ума сошел!
– Кто?
– Ты. Зачем тебе это нужно?
– Тебе не кажется, что я полноват?
– Да что ты! Авантажен, не более!
Хорес Проссер засмеялся, что-то припомнив:
– Авантажен, э? Ты снисходительней Лоретты.
– А кто это?
– Такая миссис Даленси, мы познакомились на пароходе. Она назвала меня бегемотом.
– Наглая дура!
– Попросил бы! Эту женщину я люблю.
– Что-что?
Трудно сказать, что дядя Хорес зарделся, он и так был темнее вишни, но он явственно смутился. Оказалось, что лунными вечерами они с миссис Даленси, прелестною вдовой, гуляли по палубе, и в результате этих прогулок он сделал ей предложение, а она ответила, что единственное препятствие – его объем. Неприятно, сказала она, идти к алтарю с бегемотом в человеческом образе.
Дядя Хорес опять засмеялся.
– Со свойственным ей остроумием, – поведал он, – она говорит: «Еще обвинят в многомужестве!» Я ей очень нравлюсь, но, по ее словам, зачем получать свою мечту в удвоенном виде? Такая шутница…
Пуффи, давясь, съел ложку желтоватой гадости, стоявшей перед ним.
– А по-моему, хамка, – возразил он.
– В общем, – продолжал дядя, – мы договорились, что я еду в санаторий и сажусь на диету. Если сбавлю тридцать фунтов, переговоры возобновятся, так сказать, в атмосфере крайней сердечности. Скоро она меня навестит. Возьми еще морковки! Она разрушает жировую клетчатку. Кроме того, в ней очень много витаминов А, В, С, О, Е, О и К.
Переварив еду, дядя Хорес ушел на массаж, а Пуффи, по дороге в Лондон, вздрагивал, вспоминая его рассказы о том, как массажисты бьют их, месят, трясут, а также осуществляют effleurage, petrissage и tapotement [1] . Он был в ужасе. Если так пойдет, да при этих отварах и одуванчиках, дядя явится на конкурс в виде тени. Лорд Блистер, в самой средней форме, с легкостью его обойдет.
Многие махнули бы на все рукой, многие – но не Пуффи.
«Спокойно, – сказал он себе, подходя назавтра к клубу, и, действительно в полном спокойствии, окликнул в баре Фредди Виджена, который ел бутерброд.
1
Разные виды массажа (фр.).
– Как хорошо, что ты здесь! – сказал он после приветствий. – Ты заметил, что я дрожу?
– Нет, – отвечал Фредди. – А ты дрожишь?
– Еще как!
– Почему?
– А кто бы не дрожал, если он чуть не загубил старого друга? Я получил письмо от дяди Хореса, там есть фотография. Смотри.
Фредди посмотрел и так взволновался, что выпустил бутерброд.
– Черт знает что!
– Вот именно.
– Жуть какая!
– Да, жуть. Ты видишь, что у лорда Блистера шансов нет.
– А как же аргентинская жара?
– Вероятно, невосприимчив. Что-то с порами. И насчет памп я ошибся – какие там лошади! Слава Богу, я все это вовремя узнал. Остается одно. Меняемся билетами.
Фредди ахнул.
– Ты правда… Ой, спасибо! – сказал он проходящему Трутню, который поднял бутерброд. – Ты правда хочешь поменяться?
– Естественно.
– Какой ты благородный!
– Что поделаешь, бойскаут! Это не проходит, – сказал Пуффи и побежал сообщить, что они снова поменялись.
Когда лондонская жизнь ему приедалась, а беседы с Трутнями теряли свою прелесть, Пуффи обычно ездил ненадолго в Париж; что и сделал вскоре после описанного разговора. Попивая аперитив на Шанз-Элизэ, он думал о дяде Хоресе и удивлялся, как можно себя изводить из-за женщины. Лично он не отказался бы от порции масла ради Прекрасной Елены, а если бы брак с Клеопатрой предполагал отвар калия, пресек бы приготовления на корню. Взглянув на часы, он представил, как дядя пьет в этот час свою петрушку, готовый съесть любую мерзость ради всепобеждающей любви.
Размышления его прервал громкий треск, и он увидел, что стул у соседнего столика рухнул под бременем какого-то джентльмена. Он засмеялся, но смех замер на его устах. Джентльмен, выбиравшийся из-под обломков, был его дядей, тем самым дядей, которого он представлял среди петрушки и водорослей Холрок-Мэнора.
– Дядя! – крикнул он, кидаясь на помощь.
– А, это ты, мой мальчик! – сказал мистер Проссер, отряхиваясь. – Ты тоже здесь? Какие теперь хрупкие стулья! А может, – прибавил он более приятным тоном, – может, я немного потолстел. Французская кухня! Одни соуса… Да, что ты тут делаешь?
– Что ты тут делаешь? – спросил Пуффи. – Почему ты не в этом жутком месте?
– Я давно уехал.
– А как же та женщина?
– Женщина?
– Ну, которая назвала тебя бегемотом.
– А, Лоретта Даленси! Я с ней порвал. Так, пароходный флирт. Все они хороши в море, а вот на суше – другое дело. Приехала она ко мне, смотрю – что я в ней нашел? Ради этого лопать такую дрянь? Нет уж, увольте! Написал ей вежливую записку, посоветовал броситься в ближайшее озеро, сложил вещички и уехал. Приятно с тобой встретиться. Такие обеды закатим! Ты надолго?