Немного сумасбродства не помешает
Шрифт:
— В полицию вызывали несколько человек из дома.
— Меня не вызывали, — с негодованием парировала она.
— Ты ее не знала.
— А ты знал?
— Да.
— Ты ведь встречался с ней, да?
Он поднял вверх руки.
— Боже мой, — ему горько и неприятно было говорить на эту тему, — два раза. Ничего не было.
Но, очевидно, Кэрри думала иначе.
— Если бы ничего не было, тебе бы не звонили из полиции и не вызывали в участок посреди ночи, — она наклонила голову набок. — Что все это значит? В участок — ночью? Должно быть, очень
Трент чувствовал, что теряет терпенье. Почему он не сказал о письме? Все сразу стало бы просто и ясно.
Возможно, потому, что с женщинами ничего не бывает просто, особенно с этой женщиной. У него было неосознанное подозрение, что Кэрри не хочет верить ни единому его слову.
— У них были вопросы. Они спрашивали, не знал ли я что-нибудь о том, почему она решила расстаться с жизнью.
— И ты знал?
— Нет, — категорически сказал Трент.
Кэрри помолчала, и на мгновенье у него блеснула надежда, что она оставит эту тему. Как бы не так!
— Ты не говоришь мне всего, да?
— Я уже все сказал, — он принялся ходить взад и вперед.
— Подожди минутку. А как насчет того, что самоубийство, может быть, вовсе и не самоубийство?
— Спокойной ночи, Кэрри.
— Ты серьезно хочешь уйти от этого разговора?
Он резко повернулся к ней:
— Это не разговор. Это допрос с пристрастием.
— Ну, ты должен был уже привыкнуть к такому…
— Ты… — невыносимо, уже просто невозможно сдерживаться.
— Что? — продолжала приставать она, сверкая зеленью глаз.
— Невозможно поверить. Ты ведешь себя как…
— Как кто? Как жена? — прервала она.
Он смотрел на нее, всеми силами стараясь не раскричаться:
— Я хотел сказать, как сумасшедшая.
Видно было, что она немного отступила. Посмотрела вниз, прикусила губу. Когда она снова взглянула на него, он увидел слезы в ее глазах. Усталым и охрипшим голосом она сказала:
— Наверное, я действительно сумасшедшая. Если считать сумасшествием желание знать о человеке все. Когда люди женаты, они не должны ничего скрывать друг о друге.
Трента всего затрясло.
— Как ты, например, ничего не скрыла от меня о своем отце? Или о болезни своей матери? — вкрадчиво спросил он.
Его слова словно застали Кэрри врасплох. Она сразу как-то съежилась, закрылась.
— Я устала, — прошептала она и прошла мимо него в свою комнату.
Трент потряс головой:
— У-ух, и я устал…
Кэрри сидела на своей кровати в полном изнеможении. Что с ней случилось? Она чувствовала себя надоедливым, плохо воспитанным ребенком, капризным двухлетним баловнем, не дающим другим детям своих игрушек, но истерично требующим их игрушки!
Да что же такое произошло? Она никогда в жизни не вела себя так, никогда и ни к кому не относилась так неуважительно, с такой нетерпимостью.
Трент прав, она абсолютно сумасшедшая. Но, может, это из-за того, что она отчаянно влюблена?
Господи, что она натворила! Пристала к человеку, словно полицейская ищейка…
Темное
Она обхватила голову руками. Боже, что она творит! Следует по стопам отца, который вел себя когда-то так же с ней и с ее матерью? Ищет предлог, чтобы оставить Трента прежде, чем он бросит ее?
За дверью включили телевизор, донеслись звуки передачи какой-то спортивной игры со словами комментаторов и криками болельщиков.
Она должна исправить то, что натворила. Им нужно поговорить. Если не сделать этого, то не удастся преодолеть сегодняшний вечер, завтрашний день. И вряд ли будет возможно преодолеть весь последующий год…
Она достала из сумочки щетку для волос, белое новое белье из шкафа и вышла из комнаты.
Как она и думала, Трент растянулся на диване в гостиной, уставившись в экран телевизора. Бейсбол. «Нью-йоркские янки» играли с кем-то не менее знаменитым, но Кэрри спортивные страсти вовсе не занимали.
Сердце сильно колотилось в груди, когда она стояла за диваном. Она повесила трусики на щетку для волос и помахала этим самодельным белым флагом перед его лицом. Он замер, потом повернул голову к Кэрри и сказал ровным голосом:
— Это что, приманка или извращенный способ предложения перемирия?
— Что бы ни было, лишь бы это вернуло нас в лифт, — ответила Кэрри и, чуть улыбнувшись, добавила: — Образно говоря.
В его глазах мелькнуло удивление.
— Садись, — предложил Трент.
Кэрри обошла вокруг дивана. Трент выключил телевизор. Она присела на журнальный столик перед ним:
— Могу я начать первой?
— Валяй.
— Пожалуйста, извини меня.
Трент взял ее руку в свою и кивнул:
— И ты меня тоже прости.
Он так легко принял ее извинение и простил ее, не говоря уже о том, что и сам попросил прощения, хотя не сделал ничего предосудительного.
Кэрри стало легче, напряжение спало, она продолжила:
— Я вела себя совершенно недопустимо по отношению к тебе. Я никогда ни с кем в жизни так не разговаривала.
— Я польщен, — где-то в глубине его глаз мелькнула ирония.
Кэрри глубоко вздохнула, на секунду задумавшись, с чего начать:
— Мне было девять, когда отец оставил нас. Мне бы очень хотелось сказать, что он сделал это неожиданно, вдруг, но это совсем не так — он постоянно предупреждал нас. Может быть, он не справлялся — в его понимании — с ролью отца, может быть, мы с мамой были совсем не подходящие для него люди и для него жить с нами было слишком сложно, не знаю. Но я всегда слышала его слова: однажды я не принесу чек… однажды я не уложу тебя спать… однажды я не буду играть с тобой… однажды я не…и далее по списку. И однажды он не вернулся домой…