Немой крик
Шрифт:
Я проиграл.
Одна идиотская ошибка в один миг… лишила меня всего.
Но эта гиблая хренотень только начиналась.
Когда я, после того как нажрался и нанюхался до одубри, до такого состояния, что к фигам имя собственное забыл, понял, что совершил непростительную ошибку. И понял это утром, когда опухшие глаза, на которые будто бы две гири положили, продрал, а рядом с собой Лину увидел.
МАТЬ ТВОЮ ДЕРИ!!!
Голая, бледная, волосы взъерошены, на теле синячища размером с арбуз! Губы дрожат… а в глазах… в них, напротив, какое-то слабое
Девчонка сидит рядом со мной, в одной постели, и натягивает на себя окровавленную простынь.
ПИЗД*ЕЕЕЕЕЦ!!!
Я не мог! Не мог! Не моооог!
Неадекватный ублюдочный монстр!!!
Изнасиловал…
Сам не понял. Сам не понял, как так получилось?!
Когда она пришла?
Кто разрешил?
Кто вообще подпустил???
Дальше я взбесился ещё больше. Вероятно, доза ещё не до конца растворилась в крови.
Вышвырнул прочь, а сам снова за бутылкой, как за лекарством, помчался.
Одно мгновение… Одно грёбанное мгновение может превратить тебя в пустое ничто. В дно. В днище плинтуса. Когда ты это не ждёшь. Когда даже не думаешь о том, что такое возможно.
Я пустил себя под откос.
Имение, считай, просрал, суд практически проиграл, Лину… и этой малышке от меня, варвара, нелюдя поганого досталось. Больно ей сделал. Ублюдок… И нет мне твари прощения!!!
Шлюх заказал, чтобы забыться. В последний раз! Потому что совсем скоро я разве что сам буду себя в аренду богатому бабью сдавать, чтобы хоть как-то прокормиться и не стать бомжом.
Лаврентьев, сволочь, может меня на дно опустить!
Он об этом мечтает.
И он сделает, потому что сейчас я уязвим как никогда раньше и в его грязных руках имеются все необходимые козыри.
А у меня… у меня убогая мелочёвка.
И я… не отыграюсь.
***
Даже две самые дорогие шлюхи не смогли поднять мне настроения.
Никто не сможет.
Разве что…
Лина!
Глупая девчонка!!! Какого дьявола ты снова ко мне лезешь??
На этот раз она просто в комнату вломилась, схватила вазу и в одну из проституток швырнула!
В шоке, я на миг протрезвел!
А затем… снова сорвался. Лишь потому, что побоялся, что наврежу. Поэтому… поэтому просто приказал бойцам увезти девчонку подальше. От меня. И спрятать. Так, чтобы я сам никогда не нашёл.
Без меня ей будет лучше.
Теперь уже я никто.
Я для неё — просто ходячая боль.
У которой нет ни души, ни сердца.
***
После того, как я вернулся домой, я узнал ещё кое-что отвратительное про мерзкие делишки жирной сутенёрши! Естественно, как чёрт взбесился. Эта бездушная сука настаивала на том, чтобы Лину определили именно в её учреждение, комбинированного типа, по большей части для детей с психическими отклонениями. Якобы просто потому, что у Жанны Михайловны в подчинении имелись хорошие психологи. Но на самом деле ей просто больше платили за «бракованных судьбой сироток», а ещё таких вот девушек можно было выгодно пристроить «в хорошую семью». Точнее в семью либо к извращенцам, либо к сутенёрам.
Самое поганое было то, что в учреждении целюлитной стервы практически не числились мальчики. А ещё дети в приюте «номер 11» часто болели и умирали от редких врождённых болезней. Но ещё чаще... выбрасывались из окон.
Это полный пизд*ц!
У меня слов нет. Одни бесконтрольные эмоции!
Лучшее, что я могу сделать для Алины — дать ей хорошее жильё, лечение и работу, чтобы загладить свою вину, после того сколько мук я ей причинил.
И правильно!
От такого демона лучше держаться подальше.
Плюхнулся в кресло, напротив окна и смотрю на свой любимый сад, на клумбы с розами, присыпанные снегом, на Севера, который бегает по периметру вольера в ожидании вечерней прогулки, и душа на осколки разбивается! Потому что чувствую, что в последний раз вот так вот просто сижу и любуюсь поместьем. Моим поместьем...
Снова за бутылку хватаюсь, как вдруг телефон звонит.
Виталий. Старший по охране.
— Простите Господин! Лина… она…
Бутылка, будто в замедленной съёмке, тяжелым камнем летит на пол, разбиваясь в мелкую крупу, а лёгким нечем дышать! Мне кажется, словно воздух в помещении отравлен. Пропитан ядом. Который плавит меня изнутри и снаружи, причиняя жуткие муки!
— Она сбежала. Просто выскочила из машины и скрылась в толпе.
Я даже понять ничего не успел. Простите… Мне очень жаль. Парни уже ищут. И найдут. Обязательно! Вы же знаете.
Но я не слушал.
Швырнул телефон об пол и пулей выскочил из комнаты.
***
В центре города снег давно растаял и превратился в уродливую грязно-серую кашу, по которой я, не жалея своих новых ботинок из редкой кожи тропической анаконды за пол ляма баксов, носился по тротуарам как одержимый, впечатывая в лица ошалелых прохожих фотографию моей девочки.
Прости меня, крошка…
Прости!
Сердце в груди убивается о рёбра. Оно кровоточит, оно плачет. Кровью плачет, потому что предчувствует. Предчувствует страшную и ужасную беду! Это я, бессердечный, чёрствый монстр во всём виноват!
Напугал её. Накричал! Поэтому малышка и сбежала.
Только сейчас до меня, идиота конченого, дошло!
Что нужна она мне! Как кислород, как пища, как вода, чёрт бы её драл, нужна мне!!! Как никто никогда был не нужен.
Только когда мы теряем… то в панике понимаем, насколько сильно любим.
И жалеем. Жалеем о своих грязных словах, поступках, сказанных или сделанных любимому человеку, которого просто с ненавистью вышвырнули из своей жизни как кусок дерьма. И самое ужасное — это давиться от своей тупости, от своей ненависти, когда в башке мерзкими сколопендрами извиваются страшные мысли — что, а вдруг… и ты больше никогда не увидишь этого человека.
Который на самом деле тебе дорог.
Который на самом деле тебе дороже даже собственной жизни.
***
— Вы девушку эту не видели? — с надеждой к одному прохожему.