Немой свидетель
Шрифт:
— Нет, нет.
Коллеги сделали ему подарок на Рождество. Хафнер взял выбор на себя, и с тех пор у Зенфа появился маленький домашний бар. Впрочем, можно ли его так назвать, когда там помещаются всего две бутылки? И как раз виски, которое он терпеть не может, и арманьяк, вот его он любил и приобретал в Эльзасе. Но сейчас он открыл виски — сотая попытка прогнать демонов. Ощутил запах — и, едва успев поставить бутылку назад, бросился к раковине.
К пяти часам утра он забылся беспокойным сном: крики, которые не могли вырваться наружу, дрожь, такое чувство, будто находишься в эпицентре
Запикал будильник: шесть часов. Они договорились на семь. Ему пришлось держаться за штангу душа, чтобы не упасть; он стоял под струями и тихо скулил.
Потом заглянул в зеркало. Желтое, усталое, морщинистое лицо ужаснуло его, но ему, как ни странно, удалось сделать то, чему он научился давным-давно: надеть свое повседневное лицо поверх настоящего, разгладить его черты, заставить глаза блестеть, хоть чуточку побыть нахальным Зенфом.
Перечный баллончик, охотничий нож, газовый пистолет, все, что еще может понадобиться.
Он огляделся по сторонам, прежде чем запереть дверь дома. Все могло пойти наперекосяк, и тогда он вернется назад уничтоженным или, еще чище, ненавистным и уволенным. Возможно, правда окажется за ним, но он все равно не знал, как перенесет и это.
Он запер дверь и вышел на улицу, к парковке, целеустремленно и с неожиданной бодростью.
II
При более удачном варианте весы-коромысла останутся неподвижными. Тогда мы будем знать, что шарик, отличный по весу, надо искать под номерами 9,10,11,12
9
Температура больше не поднималась, но Бабетта чувствовала в последние дни слабость и уже легла в постель.
Ильдирим сидела внизу на коричневом кожаном диване и пыталась собраться с мыслями.
Итак. Дни ожидания в Киле. Вернее в примыкающем к нему Кронсхагене. Отель «Бухе» на Матенхофсвег, название отеля и улицы ассоциировались с чем-то нордическим и невкусной кухней.
Иногда ассоциации оправдываются — особенно по части кулинарии.
Ильдирим прислушивалась к звукам в доме: скрип на верхнем этаже — это Бабетта пошла в туалет, скрипят половицы; глухой рокот — включился холодильник, почему-то его слышно в гостиной, ага, понятно — открыто окошко на кухню.
Девочка уже поправилась настолько, что они смогли поехать на экскурсию по Килю. Кильская бухта прелестна — почему нельзя было высадить там бедных туристов? Вместо этого их потащили смотреть «дворец» — буровато-красную коробку из кирпича. Бабетта в приступе гейдельбергского патриотизма бубнила что-то непочтительное в полупустом автобусе, пока ее не попросили замолчать какие-то супруги пенсионного возраста.
Но все это пол-беды по сравнению с сообщением Тойера (звонок раздался, когда они с Бабеттой были на вокзале в Киле): он не может их забрать, поскольку в его машине едет вся (!) его группа. Правда, успокоил, что приятели поселятся в соседнем отеле.
— Ну, то есть, я могу тебя забрать, но сначала должен отвезти ребят.
— Что у вас опять произошло?
— Ничего! Потом объясню. Короче, сейчас я везу ребят, но потом могу…
— Не трудись!
— Верно, тут ходят поезда… с вокзала.
(В трубке раздался явно нетрезвый голос Хафнера: «Где, где ходят поезда? Я не вижу поездов…»)
Чуть живая Ильдирим с сильным шумом в ушах и больная Бабетта приехали в два часа дня; ясное дело, их никто не встретил, не было и такси.
Пока они добрались до дома, на часах было почти три. У Ильдирим болело все тело, ее душила ярость.
Слово за слово дело дошло до бешеного скандала, его кульминацией стала мелодраматическая фраза Тойера: «Тогда я тоже буду жить в отеле!»
— Разумеется, и отправляйся поскорей, пожалуйста!
Ильдирим прошла на кухню, которая, как и комнаты, была выдержана в светлых тонах, — ей это не нравилось. Сам же дом был красив: старинный, кирпичный, с широким фронтоном. При нем маленький садик, такой заросший, что мощенная плиткой дорожка была почти не видна; крытая терраса, маленький дворик. От дома открывался роскошный вид на старую гавань, неплохо сохранившийся центр города и бухту.
На полу стояла огромная коробка с кухонной утварью. Тойер, невероятно гордый своим хозяйственным подвигом, сообщил, что он закупил все по списку Зенфа.
Как можно было предположить, что все лето в доме не было, например, чашек? По-видимому, это озадачило и Тойера, вот только поговорить об этом они не успели. И несмотря на обещание, которое пробормотал гаупткомиссар, что ребята будут жить в отеле и Ильдирим их даже не увидит, несмотря на то, что отель под названием «Зигфридверфт» отчетливо выделялся своими красными стенами над бухтой, до которой от него было три минуты ходьбы, в коробке лежало не три, а целых шесть кружек, а Хафнер до отказа набил холодильник спиртным по своему вкусу. Что ж, против этого она сейчас не возражает. Ильдирим откупорила пиво «Фленсбургер», открыла дверь во дворик и закурила сигарету.
Надо думать, предполагалось, что его приятели будут торчать здесь все время.
Тойер точно такой же, как остальные мужики. Дома ему нужны еда, питье, секс, а настоящая жизнь проходит в мужском коллективе.
Она понимала, что, вероятно, несправедлива к нему, и опасалась этого. Так что им предстоял серьезный разговор.
Она взглянула на часы. Сейчас он должен явиться. В самом деле, Тойер проявил пунктуальность — раздался стук в дверь.
Они сидели рядом, но все-таки как будто каждый сам по себе. Тойер тоже взял пиво и попросил у нее сигарету.
— Я действительно сожалею, — произнес он в четвертый раз. — Все произошло так быстро. Нам показалось логичным и закономерным, что мы все поедем сюда. А теперь у меня впечатление, что мы не знаем, чем тут заняться.
Ильдирим вздохнула:
— Я-то знаю, чего хочу. Тойер, я хочу, чтобы Бабетта поправилась. А ты… Только не надо мне рассказывать, что ты уже забыл о мальчишке из этого города. Хотя теперь мне на это наплевать.
Тойер печально посмотрел себе под ноги:
— Это называется «профессиональная деформация». Конечно, ты права — я записал адрес матери Анатолия. Хочу выразить соболезнование…