Немтырь
Шрифт:
Огород получился небольшой — десять шагов в длину и пятнадцать в ширину. На нем поместились двенадцать лунок картошки: каждый из трех клубней разрезал на четыре части. Остальное место занял овес. Сбоку, на самом светлом, доступном солнечным лучам месте, посеял двадцать три зерна пшеницы. Довольный работой, парнишка стал ждать результата своей деятельности.
Теперь Янису приходилось экономить во всем. Прежде всего, на спичках и керосине. Чтобы не разводить огонь в печи лишний раз, оставшиеся угли накрывал глиняной чашкой. Без доступа воздуха они долго тлели, поэтому разжечь глинобитку было легко. Для дальних походов использовался небольшой толстостенный горшок: охотник накладывал в него угли, плотно закрывал крышкой и носил с собой в котомке. На привале развести костер не составляло труда.
Керосина осталось мало — на две заправки в лампу. Первая бутылка, которую он принес из дома, опустела. Во второй, на лабазе, оставалась треть топлива. Янис зажигал керосинку в редких, исключительных случаях. Освещением в зимовье служили березовые лучины.
Третьим и, возможно, главным недостатком, являлось отсутствие соли. Ее на лабазе осталось около десяти килограммов. Осенью Янис не пожалел посолить рыбу и мясо. Надеясь на отца и братьев, он использовал половину запасов и теперь был недоволен своей щедростью. Добычу можно было хранить в леднике без нее, позволяла минусовая температура. Снова пообещав себе быть еще экономнее, парень решил не подсаливать на Рогатой седловине солонец, как это делал отец в прошлом году. Каждую весну они привозили на лошадях два-три пуда: один забивали в землю, привлекая лосей, остатки уходили на рыбу и добытого зверя.
Добывать весной сохатого на солонце Янис не стал, незачем. В леднике хранилось еще половина туши прошлогоднего зверя и около тридцати килограммов рыбы. Сходив однажды на Рогатую седловину, юноша убедился, насколько активно лоси ходят на солонец. Ему не стоило труда в тот же вечер добыть одного из них, но решил оставить охоту до осени.
Больше всего думал о хлебе. Муки оставалось не так много — килограммов пять-шесть, полмешка сухарей. Он пек на сковороде три большие лепешки раз в неделю. Этого не хватало для полного насыщения, но делать нечего. При таком пайке муки едва ли могло хватить до осени. Чтобы как-то растянуть запасы, с начала лета стал печь по две лепешки. Надеялся на урожай зерновых и что посаженого овса хватит на долгую, холодную зиму.
Кончались жир и сало. Стоило подумать, чем их заменить. Рыбий жир заменял домашние продукты, но все же этого было недостаточно. Сожалел, что когда осенью свежевал лося, внутреннее сало отдавал собаке.
Жалкие остатки круп в мешочках брал и добавлял в супы редко, да и то понемногу — две-три ложки. Рис, пшено и перловка таяли на глазах и взять их негде.
Все же Янис не сетовал на судьбу. Он мог продолжать свое существование, несмотря ни на что. Ежедневные заботы в некоторой степени притупили чувство одиночества. Увлекая себя работой с утра до вечера, старался не думать о том, что происходит дома, не томился ожиданием, что кто-то придет к нему. Уходя из зимовья надолго, не оставлял записки родным. Понимал, что это ни к чему.
Он много, часто, надолго и далеко ходил по тайге. На отдельные путешествия затрачивал по пять-шесть дней. Излазил всю округу, стараясь найти людей, но поиски не дали результата. Было несколько случаев, когда на берегу Рыбной реки молодой охотник находил свежие кострища. Кто-то из рыбаков на лодках останавливался для ночевки или трапезы. Однако увидеть их воочию не представлялся случай. Выйти в деревню так и не решался — боялся.
Когда-то отец рассказывал, что на правом берегу Рыбной реки в тайге живут старообрядцы. Он сталкивался с ними, разговаривал, но недолго. Староверы на контакт с мирскими шли неохотно, увидев незнакомого человека, старались скрыться и место своего проживания держали в строгом секрете. Янис понимал, что для встречи с ними надо переправиться на ту сторону, приготовился к исполнению задуманного, собирался сделать плот. На поиски выделил две недели конца августа. И, возможно, нашел бы старообрядческое поселение в этом году, если бы не непредвиденные обстоятельства.
В тот день Янис ходил на осиновый хребет. Там, на старом пожарище, находились богатые плантации малины. Он заготавливал таежную ягоду на зиму, сушил под крышей в сенях зимовья на стеллажах, потом добавлял в чай. Малина в некоторой степени заменяла сахар и одновременно служила лекарством от простудных заболеваний.
Возвращаясь под вечер домой, склонившись под тяжестью торбы, он отвлекся на дорогу, смотрел под ноги и не сразу заметил перемены. Когда оказался неподалеку от избушки, вдруг почувствовал запах дыма. Испугавшись, остановился, поднял голову, увидел костер, а рядом — большой, бесформенный пень. Сорвал с плеча ружье, хотел броситься назад, в спасительную чащу, но, шокированный спокойным, властным голосом, задержался.
— Што встал, как сутунок? Ходи сюда! — махнул рукой он, подзывая к себе.
Большим пнем оказался здоровенный, заросший скомкавшимися волосами дядя. Спокойно восседая на кедровой чурке напротив двери с ножом в руке, он поедал из его котелка мясо.
— Не робей, я не кусаюсь, — продолжил незнакомец, и позвал второй раз: — Айда, садись подле.
Янис не мог противиться, шагнул к нему. В голове бултыхались кисельные мысли: кто это? Зачем он здесь? Как случилось, что не заметил издалека? Как назло, Елка где-то отстала позади…
Гость был высокого, около двух метров, роста. Широк в плечах. Сильные, длинные, жилистые руки напоминали корни лиственницы, корявые пальцы подобны картофельным царапкам. Толстые, мясистые пальцы, похожи на рябиновые сучки. Суровое, с кривой ухмылкой, лицо. Черные, сквозившие тяжестью, глубокие глаза, прямой, с горбинкой, нос, густая шевелюра и длинная, до груди, борода. Изрядно потрепанная, наспех залатанная суровыми нитками, одежда, и в частых заплатках бродни. Небольшая, тощая котомка около него, избитый от долгих переходов посох подсказывали, что мужик провел в тайге далеко не один день. Приставленный на расстоянии вытянутой руки справа к дереву карабин давал понять, что незнакомец готов к быстрым, решительным действиям. От голоса, поведения и настроения исходило видимое превосходство. Это Янис почувствовал сразу, когда подошел к нему.
Вместо приветствия мужик неторопливо встал с чурки, протянул к нему руку, быстро, с силой вырвал ружье, убрал за спину:
— Пущай покуда тут полежит, — и указал глазами напротив. — Што обомлел? Садись.
Как ни в чем ни бывало мужик грузно опустился назад и, накалывая ножом мясо, продолжил трапезу.
Янис снял со спины торбу, приставил к сеням, сел напротив. Мгновенно обезоруженный и угнетенный, он находился в оцепенении. Не зная, что сказать, с белым, как снег, лицом ждал.
— А ты тут, одначесь, неплохо пристроился! — неторопливо пережевывая мясо, заговорил незнакомец. — Изба вон ладная, продуктишки на лабазе, мясо-рыба в леднике. На первое время хватит, — усмехнулся, — сам ладил али как?
— Нет, — похолодевшим нутром наконец-то сказал первое слово Янис. — С отцом и братьями.
— Где они?
— На подходе… Сзади идут.
— А вот брехать нехорошо! — злобно сузив глаза, прошипел тот. — Один ты тут, я уже все просмотрел. Постеля одна, ложка. Мясо вон на одного. Давно проживаешь?