Ненаписанные романы
Шрифт:
– Нет.
– Это плохо, Серов. Очень плохо... Человек, лишенный чувства благодарности, бездуховен... Конечно, особенно баловать крестьян не следует, но отмечать доброе дело - должно... Дайте им в подарок от генерала Иванова денег...
– Слушаю, товарищ Сталин... Сколько?
– Сто рублей, пожалуй, слишком много, - задумчиво ответил Сталин.
– А вот тридцать передайте им от меня - в хозяйстве пригодится...
В ту пору буханка хлеба на рынке стоила пятьсот рублей...
По нынешнему пересчету цен этот подарок крестьянской семье выразился бы тридцатью копейками...
8
После
Сталин пригласил на Ближнюю дачу маршалов, - решил устроить в их честь ужин.
Когда все съехались, Сталин приветствовал гостей в холле, пожал каждому руку; остановившись перед Рокоссовским, задумался на мгновение, молча повернулся и вышел; военачальники переглянулись; Жуков ободряюще кивнул: "Сейчас вернется".
Сталин действительно вскоре вернулся с букетом роз, протянул их Рокоссовскому, глухо кашлянув:
– Это за то, что ему больше вас всех досталось.
Понимать эту фразу можно было двояко: либо Сталин говорил о тяжести боев (хотя Жукову доставалось не меньше), либо о том времени, когда маршала таскали на допросы, выбивая показания о принадлежности к "банде троцкистско-бухаринских шпионов и диверсантов".
Потом Сталин пригласил маршалов во двор, где стол был накрыт по-кавказски, под полосатым тентом; дымились карские шашлыки на углях, жарилась молодая козлятина, на старинных сковородках, привезенных с Кавказа, шипел желто-сливочный сулугуни.
Вино было из Тбилиси; бутылки опечатаны особым сургучом, что означало: "проверено, соответствует кондиции"; ЛСУК - "Лечебно-Санитарное Управление Кремля" - проверяло все, что подавалось на стол Верховному; потом, впрочем, была еще одна проверка, негласная, контролировавшая заключение медиков. Был на столе и коньяк "Варцихе"; водки стояло всего две бутылки (Сталин ее не пил, но знал, что Толбухин и Конев коньяк не очень-то любят, пусть себе порадуются "белой").
Ужин удался на славу; хороший тост произнес Берия; он знал, что тост этот нравится Сталину, поэтому разыгрывал его в лицах: "Однажды юноша зашел на старое кладбище в горах и подивился надписям на крестах и могильных плитах: "Гиви Кварцхава, родился в девятисотом году, умер в девятьсот пятнадцатом, жил тринадцать лет"; "Ладо Гудиани, родился в восемьсот сорок пятом, умер в девятьсот двадцатом, жил сорок два дня..." Что такое, думает юноша?! Как такое может быть?! А навстречу ему шел седобородый мудрец в белых одеждах, с посохом. И обратился к нему юноша: "Скажите, уважаемый, отчего такие странные надписи на крестах?" - "Оттого, сын мой, - ответил седобородый мудрец, - что возраст людей в этом краю определяется не годами, прожитыми на земле, но часами дружбы!" Так выпьем же за дружбу наших маршалов, выдающихся военачальников эпохи гениального стратега наших побед Сталина!"
Рассказал свой любимый анекдот и Молотов: "Мужчина был в гостях, постоянно прикладывался к рюмочке, а жена, как и полагается всем женам, удерживала его: не надо да не надо! В конце концов она взмолилась: "Ну хоть съешь что-нибудь! Вон, смотри-ка, хорошая булочка!" Ее муж покорно съел булочку и сразу же обвалился со стула, прошептав при этом: "Это твоя булочка виновата!"
...Потом плясал Буденный.
Ах, как он плясал в восемнадцатом, когда собирались узким кругом; как шел Ворошилов; как же быстролетно время, как неудержимо уходит оно, словно песок сквозь пальцы...
...Сталин чувствовал, что вечер удался; редкое состояние спокойствия размягчило его, он откинулся на спинку кресла, чуть вытянул ногу и с прищурливой доброжелательностью обсматривал лица гостей: все свои, никакой затаенности, недоговоренности; случилось то, чего он столько лет добивался: наконец-то окружен гвардией, не кто-либо, но именно они передадут поколениям правду о том, что он, Сталин, сломал шею гитлеризму; конец - всему делу венец! Это еще надо будет посмотреть, по чьей вине случился сорок первый год; не сейчас, конечно, сейчас нельзя мешать людям делать их Дело, но придет время, и мы найдем истинных виновников трагедии. Генерал Павлов - что? Сошка, мелюзга... Ворошилов не зря рассказывал, как он нашел его в Белоруссии, в июле, на проселке, под дубом, - ноги солнцу подставил, портянки сушил на глазах у всех...
"А я ведь читал твои донесения, которые ты против меня сочинял, Павлов, сказал ему тогда Клим.
– Ты ведь сигнализировал на меня, псевдонимом подписывался, хотел под монастырь подвести, нехорошо..."
...Перед тем как пришло время разъезжаться, после того как все произнесли тосты за Верховного, Берия попросил слова; Сталин несколько удивился - это не в обычаях стола просить второй тост, тем неменее посчитал неудобным отказывать, военные могут этого не понять, у них свое представление о тех, кто на вершине пирамиды, нет смысла это представление менять. Сейчас время устойчивости, все - локоть к локтю, война требует единства...
– Товарищ Сталин, я предлагаю выразить благодарность вашим поварам, охране, всем, кто готовил сегодняшний стол, - Берия обернулся к тем, кто стоял у мангалов, - наши грузинские янычары верны вам, как никто!
Сначала Сталин поднял свой бокал, но потом заметил, как Жуков и Конев, обернувшись, следом за Берия внимательно рассматривали поваров и охрану рослые грузины, в основном голубоглазые, видимо мегрелы, лица счастливые, вот-вот заплачут от гордости: сентиментальность - гарантия фанатичной преданности.
Сталин поставил бокал на место, лицо собралось старческими морщинами и, не глядя на Берия, а словно обращаясь ко всему столу, сухо посмеялся:
– Значит, грузины Сталина любят и верны ему... Хм... А что русские? Любопытно, как они относятся к Сталину?
Через три дня, перед тем как маршалы разъезжались по своим фронтам, Сталин неожиданно устроил прощальный обед: ни одного грузинского повара не было; стол обслуживали рослые охранники - все как один русские.
Сталин постоянно наблюдал за Жуковым и Коневым, за их реакцией; однако ни один из маршалов попросту не обратил на это внимания.