Ненависть и месть
Шрифт:
Не сводя глаз с бегающего взгляда Каблука, Игнат шагнул вперед, резким движением руки перехватил пистолет за ствол и опустил его вниз.
– Ты че?
– Дай сюда пушку, дурак. Еще покалечишь кого-нибудь.
Игнат потянул пистолет к себе, но Каблук вцепился в него изо всех сил. Тогда Панфилов резко рванул оружие в сторону. Раздался неприятный хруст.
– А-а! – заорал Каблук, отпустив оружие и схватившись за запястье.
Палец, который мгновение назад торчал в спусковой скобе, прямо на глазах начал распухать.
– Сука, бля, – завыл Каблук, – палец сломал. Да я тебя, бля…
– Заткнись ты, – с презрением бросил Игнат, – слушать противно.
– Я… я, бля… я брату скажу. Он тебя за кишки на дерево подвесит.
Игнат, спрятав оружие за поясом джинсов, развернулся и зашагал прочь. Вернувшись в вестибюль ресторана, он увидел странную картину. Дружки Каблука, мрачно переглядываясь друг с другом, сидели на полу у гардероба. Рядом с ними, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, стоял швейцар.
Увидев Игната, он широко улыбнулся.
– Разобрался?
– Без проблем. А это что за курятник?
– Да я предложил пацанам отдохнуть, ну они и согласились.
– Пускай идут, там их кореша в больницу надо.
– Что ты с ним сделал?
– Ничего особенного. Он поскользнулся, упал и сломал себе палец.
Наташа выглядела совсем бледной, когда Игнат вернулся за ресторанный столик.
– Что у вас там произошло? – севшим голосом спросила она.
– Ничего. Обменялись парой фраз и разошлись. Я в ресторан, он – в больницу.
– Как? – охнула она.
– Не бойся, ничего страшного. Положат гипс на палец, и все дела.
Про пистолет Игнат решил не распространяться. Но девушка и без этого выглядела насмерть перепуганной.
– Ты не знаешь Каблука. Он тебе этого не простит.
– Ничего, как-нибудь переживу.
Глава 22
Маленький неприметный «Опель-Кадет» въехал во двор пятиэтажного здания неподалеку от насосной станции и остановился на тротуаре у подъезда.
Из забрызганной грязью машины вышел мужчина невысокого роста, щуплого телосложения, с короткой рыжевато-пегой бородой, кое-где покрытой налетом седины. Одет он был просто, без претензий: серая летняя куртка, рубашка, чуть измятые брюки.
Закрыв машину на замок, он вошел в подъезд, поднялся по лестнице, остановился у двери, перед которой валялось несколько засохших гвоздик, достал из кармана ключи и вошел в квартиру. Он пробыл внутри несколько минут, после чего заглянул к соседям и некоторое время спустя вышел из подъезда. Задумчиво теребя бороду, подошел к забору насосной станции, заглянул в пролом, развернулся и направился к своей машине. «Опель» тихо завелся и выехал со двора. В некотором отдалении от него следовали серые «Жигули».
Миновав несколько перекрестков, «Опель» выехал на дорогу, ведущую к городскому кладбищу.
– Константин Петрович, я с вами.
Охранник Панфилова попытался выйти из машины, но Константин остановил его.
– Сиди, тебе там делать нечего.
– Меня Семенков каждый день поедом ест за то, что я вас без присмотра оставляю, – взмолился Ипатов. – Еще пару дней – и он уволит меня без содержания.
– Ничего, – успокоил Константин, – если уволит, я тебе буду платить из своих денег. Лучше за машиной присматривай. Не забыл еще, что с Копельманом случилось?
Оставив свой «Кадиллак» на стоянке неподалеку от городского кладбища, Константин зашагал по направлению к широко распахнутым воротам.
В этот тихий летний день посетителей на кладбище было немного. Лишь на одной из крайних, пока еще свободных, аллей собралась небольшая группа людей, пришедших проводить в последний путь кого-то из своих близких.
Похоронная церемония подходила к концу, и люди, негромко переговариваясь, двинулись к выходу. Занятые собственным горем, они не обращали внимания на расположенную поблизости еще свежую могилу с простым деревянным крестом и несколькими венками. Напротив могилы на маленькой скамеечке сидел, горестно сгорбившись и низко опустив голову, щуплый мужчина в легкой летней куртке. Он был так глубоко погружен в свои мысли, что не услышал приближающихся к нему шагов.
– Здравствуй, Гриша.
Мужчина, еще больше съежившись, медленно поднял голову. В его округлившихся зеленых глазах можно было прочесть какие угодно чувства: потрясение, испуг, мучение, горе, смятение, удивление.
Григорий Володин сидел у свежей могилы отца.
– Константин?
– Не возражаешь, если присяду?
– Да, – растерянно ответил Григорий, – конечно.
Панфилов опустился на скамеечку, достал из кармана сигареты, закурил. Володин вопросительным взглядом скользнул по хорошо выглаженному костюму и белой рубашке нежданного гостя.
– Я прямо с работы, – ответил на немой вопрос Панфилов. – Узнал, что ты приехал, и решил не откладывать встречу в долгий ящик.
– А как ты узнал? – недоуменно спросил Володин. – Я ведь только что приехал: заглянул на квартиру отца и сразу сюда.
– Неважно, как узнал, – спокойно сказал Константин, затягиваясь дымом. – Главное, что ты наконец вернулся. Правда, повод печальный. Прими мои соболезнования.
– Благодарю.
Володин тяжело вздохнул и, вытащив из кармана куртки пачку «Явы», сунул в рот сигарету.
– Дай прикурить, Костя.
Щелкнув зажигалкой, он глубоко затянулся и некоторое время курил молча.
– Жаль, опоздал на похороны, – вымолвил наконец. – Родственники без меня все сделали.
– Где же ты так задержался?
– Дела были в Москве.
– Дела, говоришь? Вот о них я и хотел бы поговорить. Много вопросов накопилось.
– Что, прямо здесь, на кладбище? – поморщился Володин.
– Нет, конечно. Просто боялся, что ты уедешь, как и приехал, – без предупреждения.