Ненависть

Краснов Петр Николаевич

Учрежденiе работало полнымъ ходомъ, однако, у Жени было такое впечатлѣнiе, что работаютъ онѣ въ пустую и потому самая работа производила впечатлѣнiе каторжной работы, то есть работы напрасной и совсѣмъ ненужной. «Спецы» сидѣли по своимъ кабинетамъ и рѣдко показывались въ залахъ канцелярiй, гдѣ работали сов-барышни и пиш-машки. Спецы точно стыдились того, что они дѣлали. Барышнями распоряжались совѣтскiе чиновники новой формацiи, правовѣрные, или, какъ о нихъ говорили «сто-процентные» коммунисты, молодежь бойкая, смѣлая, грубоватая, болѣе сытая,

чѣмъ другiе, сознающая свое привиллегированное положенiе и не безъ своеобразнаго чисто пролетарскаго рыцарства.

Четыре года Женя сидѣла въ этомъ учрежденiи, считая и составляя никому не нужныя статистическiя таблицы. Четыре года, какъ она бросила консерваторiю, гдѣ стало трудно заниматься въ холодныхъ помѣщенiяхъ съ голодными профессорами. Ей шелъ двадцать седьмой годъ, она была очень хороша собою. Стройная, худощавая съ глубокими синими глазами, такъ шедшими къ ея темно-каштановымъ волосамъ она нравилась всѣмъ — и мужчинамъ, и женщинамъ, служившимъ въ Глав-бумѣ. Какъ ни давила, ни нивеллировала, какъ ни угнетала совѣтская власть все кругомъ себя — женскiя чувства кокетства она не могла совсѣмъ вытравить изъ всѣхъ этихъ пиш-машекъ и сов-барышень. Онѣ были нищiя, но онѣ умѣли изъ какого нибудь мотка шерсти, случайно найденнаго и не проданнаго, связать себѣ какую нибудь красную шапочку вмѣсто платочка, изъ старой шляпки соорудить нѣчто кокетливое, устроить себѣ какой нибудь галстучекъ изъ обрывка ситца, на скудное жалованье купить духовъ. Того, что называлось еще такъ недавно «флиртомъ», въ совѣтскомъ быту не было. Тутъ этого не признавали. Полюбившiя другъ друга пары сходились, даже, какъ выразился одинъ совѣтскiй писатель «безъ черемухи» и потому не за чѣмъ было ухаживать и тратить на это время.

Женя держалась особнякомъ. Она была вѣрна памяти своего жениха. Она ждала своего жениха, ни минуты не допуская мысли, что его уже нѣтъ въ живыхъ. Да даже, если-бы?.. Развѣ не пѣла она: — «а, если ты ужъ въ небѣ — я тамъ тебя найду»!..

Но именно эта ея строгость, это ея цѣломудрiе, совсѣмъ не современное, совсѣмъ не отвѣчающее общему укладу жизни въ совѣтсксмъ союзѣ, вмѣстѣ съ ея тонкою красотою привлекали къ ней вниманiе всего учрежденiя.

Ближайшимъ «начальникомъ» Жени былъ товарищъ Нартовъ. Онъ былъ моложе Жени и при всемъ своемъ нахальствѣ и апломбѣ стѣснялся молодой дѣвушки. Онъ былъ почти влюбленъ въ нее и не зналъ, какъ подойти къ этой строгой, молчаливой, всегда такой аккуратной и исполнительной «сов-барышнѣ».

Въ этотъ хмурый зимнiй день Женя работала съ трудомъ. Сознанiе, что все, что она дѣлаетъ никому не нужно и ни для чего не служитъ особенно гнело ее. Она отставила пишущую машинку и, нагнувшись надъ вѣдомостью, стала подсчитывать и складывать проставленныя въ ней цифры. Товарищъ Нартовъ подошелъ къ ней.

Женѣ было досадно и смѣшно. «Значитъ будетъ разговоръ… Неумѣлый и грубоватый совѣтскiй «флиртъ», на который она не можетъ никакъ отвѣтить».

Нартовъ небрежнымъ движенiемъ человѣка «власть имущаго», начальства, сбросилъ вѣдомости со стола на полъ, а самъ сѣлъ на столъ совсѣмъ

подлѣ рукъ Жени. Женя знала, что въ совѣтскомъ союзѣ женщина — раба и что обижаться на невѣжливость и неучтивость не приходится. Она вопросительно посмотрѣла на Нартова.

У товарища Нартова узкiй лобъ и такiе-же, какiе были у Володи узко поставленные, словно настороженные глаза. Отъ плохого питанiя щеки ввалились и выдались скулы. Кожа на лбу пожелтѣла. Ему не болѣе двадцати лѣтъ, но выглядитъ онъ гораздо старше.

— Все работаете, гражданочка… Не трудящiйся — да не естъ, — сказалъ онъ.

Женя не отвѣчала. Спокойная синева застыла въ ея большихъ глазахъ. Она ждала, что будетъ дальше.

— Ничего не попишешь, — засмѣялся Нартовъ. — Катись колбаской, орабочивайтесь, гражданочка!.. Хорошее дѣло.

Онъ кивнулъ головою на сидѣвшаго у самаго окна, гдѣ зимою нестерпимо дуло и было холодно «спеца», почтеннаго старика съ сѣдою бородою. Женя знала его. Это былъ знаменитый ученый, профессоръ, труды котораго были извѣстны заграницей. Женя знала также, что Нартовъ нарочно посадилъ старика на это мѣсто, гдѣ тотъ постоянно простужался. Издѣваться надъ старостью и образованiемъ было въ ходу среди коммунистовъ.

— Старается Игнатъ Ѳомичъ!

— Вы-бы, товарищъ Нартовъ, пересадили его куда подальше отъ окна, гдѣ потеплѣе. Старикъ заболѣетъ. Что хорошаго?..

— Зачѣмъ? — искренно удивился Нартовъ. — Это-же омертвѣвшая каста ученыхъ совершенно не нужная государству рабочихъ и крестьянъ.

Женя знала: — спорить безполезно и даже опасно. Она промолчала.

— Съ жрецами науки, гражданочка, покончено. Катись колбаской! Чѣмъ скорѣе такiе вредные типы, какъ Игнатъ Ѳомичъ въ ящикъ съиграютъ, тѣмъ оно того… лучше будетъ. Нечего съ ними бузу разводить.

Нартовъ подвинулся ближе къ Женѣ. Его круглый обтянутый задъ почти касался Жениныхъ рукъ. Женя брезгливымъ движенiемъ убрала руки со стола,

— Я къ вамъ, гражданочка, собственно по дѣлу. Женя опять подняла глаза на Нартова. Въ ея глазахъ былъ испугъ. Какое могло быть у Нартова дѣло? Не касалось-ли это ея увольненiя.

— Я слыхалъ, вы консерваторiю кончили. Голосъ богатый имѣете?..

— Кончить консерваторiю мнѣ не удалось. А пѣть когда-то пѣла.

— Отчего-же теперь не поете?

— Гдѣ теперь пѣть? И обстановка не такая. Холодно у насъ такъ, что просто хоть волкомъ выть.

— Такъ это-же, гражданочка, можно все очень просто какъ исправить. И людямъ удовольствiе и культурное развлеченiе и вы не безъ профита будете. Тутъ у насъ такое дѣло… Товарищи красноармейцы и матросы Красно-Балта рѣшили устроить вечеринку, ну и чтобы — культурно провести время со своими подругами. Ну и тоже рабочимъ доставить разумное развлеченiе, Я скажу о васъ Исааку Моисеевичу… И вы обязательно согласитесъ…

Красно-армейцы это были тѣ, кто разстрѣлялъ Женинаго брата Ваню, когда тотъ отказался стрѣлять въ крестьянъ, отъ которыхъ отбирали послѣднiй хлѣбъ. Красно-армейцы это были тѣ, отъ кого бѣжалъ ея милый Гурочка, другъ ея дѣтства и самый родной для нея человѣкъ.