Ненавижу тебя любить
Шрифт:
«Меня не будет». Она говорит так, словно ее не будет не в моей жизни, а вообще, и меня пугает оттенок отчаяния в этой фразе. На секунду я готов рассказать ей все, попытаться объяснить, в глупой и наивной надежде, что действительно станет легче, но на самом деле не станет.
– Все, – хрипло говорю я. – Успокойся. Хватит. Я пошутил, все. Никого не будет, я тебе обещаю. Только ты и я. И тогда… я бы тебя не тронул.
Ее бьет крупная дрожь в моих руках, но совсем не так, как в отеле. Я осторожно глажу проклятые вишневые волосы, и Ксения замирает, прислушиваясь
– Ты сможешь забыть на минуту, что ненавидишь меня? – вдруг спрашивает она.
– Наверное.
– Тогда обними.
Я редко ее обнимал. В основном формально, на каких-нибудь приемах придерживал за талию. Или в постели, в те времена, когда мы еще до нее добирались. В первые годы, когда мне казалось, что я смогу полюбить женщину, на которой женился. Я так давно не держал ее в объятиях, что ощущение, будто делаю это впервые. Ксюша слишком хрупкая, худенькая, в моих руках она кажется хрустальной статуэткой.
В оконном стекле отражается совершенно другой мужчина. Он не имеет ничего общего с Владимиром Никольским. Может, он и впрямь превратился в чудовище. Правда, в сказках, что обожает дочь, говорится, что чудовища ничего не чувствуют.
Я бы многое отдал, чтобы быть, как они.
Ксюша
Мне одновременно стыдно и за истерику и за это жалобное просящее «обними». Я стою в теплом кольце рук, выравниваю дыхание и прижимаю руку к груди, где бьется в неистовом ритме сердце. Я сказала лишнего. Много лишнего, того, что говорить не собиралась, что вырвалось на эмоциях. Часть Владимир предпочел не услышать (или не услышал на самом деле), а вот часть его, кажется, проняла.
И я не знаю, хорошо это или плохо, мне в одну секунду показалось, что он вдруг испугался. Я даже не поняла чего, зато сейчас осознаю: я буду видеть Машу. Пусть раз в неделю, но буду забирать ее из садика и гулять целых три часа. Смогу отвезти в парк и покатать на ее любимых летающих динозаврах, смогу вместе с ней пойти на детский квест, полакомиться мороженым в любимой кафешке, записаться на мастер-класс по рисованию или лепке.
Мне нужно только выжить и понять, как достучаться до бывшего мужа. В том, что достучаться до него можно, я уже не сомневаюсь.
Бесконечно долгая минута подходит к концу, и я сама высвобождаюсь. Отворачиваюсь, чтобы вытереть глаза. Украдкой смотрю на его отражение в окне, а потом на город.
– Налить тебе выпить?
– Мне нельзя. Я только что из больницы.
Надо что-то сказать, но у меня все слова кончились, я чувствую жуткую усталость, как будто пробежала трехкилометровый кросс или два часа отпахала в спортзале. Кажется, что если я сейчас присяду на диван,
К счастью, он не из тех, кто долго держит театральную паузу. Когда Владимир достает из мини-бара бутылку коньяка и наливает в бокал, он снова бесстрастный холодный и циничный мужчина, который просто берет, что хочет, не обращая внимания на остальных.
– В пятницу можешь забирать Машу из садика с четырех. Она должна вернуться домой к восьми. За несколько дней до я должен получать от тебя сообщение со списком планов: куда идете, зачем и так далее. С вами всегда будет водитель, он отвезет, куда скажешь, и вернет обратно.
– Ты мне не доверяешь? Я же сказала, что не стану бороться в ущерб Маше.
– Это безопасность. Она моя дочь, а я пока еще не слесарь в ЖЭКе, чтобы ходить по улицам не оглядываясь. Все ясно?
– Да. Можно начать с этой пятницы? Я отведу ее в парк, кормить уток.
Владимир пожимает плечами, делает большой глоток и морщится.
– Как хочешь. Значит, в пятницу в восемь ты должна быть у ворот.
– Вернуть Машу, я знаю, Вов, она ложится в девять, я помню.
– Не вернуть Машу, а ехать со мной.
– А…
Я замираю. И хоть не должно быть удивления, он озвучил условия вполне определенно, но я настолько не ожидаю такого прямого их обсуждения, что молча стою и хлопаю глазами.
– Есть возражения?
– Нет, – поспешно отвечаю я. – Нет.
Когда я думаю о том, что смогу видеть дочку, гордость куда-то улетучивается, и я готова на все. Наверное, на все… хотя еще несколько минут назад мне казалось, что вот он – предел моей прочности, и дальше я просто не выстою.
– Полагаю, мы договорились.
– Хорошо, – киваю и направляюсь к выходу. – До пятницы.
Владимир молчит в ответ. Я выхожу из кабинета, пересекаю приемную под заинтересованным взглядом секретарши и не могу удержаться, бросаю ей:
– Ну, беги, утешай хозяина.
Прохожу мимо лифта к лестнице, мне надо проветрить мозги, двадцать этажей пешком – отличная нагрузка. Примерно на середине, убедившись, что никого рядом нет, я сажусь на ступеньки и закрываю глаза.
Вся жизнь в последние месяцы была сосредоточена на том, чтобы не потерять Машу. Чтобы выцарапать драгоценные минуты общения с ней. И теперь, добившись своего, я пытаюсь привести в порядок мысли, потому что нет никакого смысла в полученной пятнице, если я не научусь жить в остальные дни.
Мне нужно жилье. Нельзя больше стеснять Веру, а о квартире, снятой свекром, можно забыть – мне еще повезло, что хозяин не заблокировал макбук, который я стащила.
Мне нужна работа. Я ничего не умею, кроме как учиться, и придется осваивать сразу несколько профессий.
Мне нужны силы, чтобы бороться дальше, потому что три часа в пятницу – не то, чего я хочу. Мне нужны ночевки с дочерью, праздники, ее утренники со стишками и хороводами, дни рождения, Новый Год, я хочу видеть, как она растет, а не только как гуляет со мной по пятницам.