Ненавижу тебя, Розали Прайс
Шрифт:
– Ты ведь не будешь пить? – спрашиваю я, как только пристегиваю ремень безопасности на переднем сидении. Парень, окинул меня взглядом, который велел заткнуть свой рот и не говорить до самого прибытия.
Что же, он не был разговорчив и в обычный день.
– Тебе надо понять, куда ты едешь и куда попадешь. Очень многие бы хотели сыграть с нами в боулинг, но шанс выпал тебе, Прайс. Иронично, правда? – заметил Веркоохен, смотря с точностью на дорогу. – И тебе не следует проявлять свой характер на публике. Чем тише будешь себя вести, тем лучше пройдет игра и знакомство. И, советую тебе быть вежливой, даже если ты будешь говорить с Хораном. Думаю, следует так же напомнить, что ты не ступаешь лишнего шага
– Да, я поняла, – киваю, значительно обеспокоившись тем, что буду знакома с новыми… друзьями Нильса Веркоохена.
– Ты должна понравится каждому из них. Во всяком случае, ты будешь часто с ними встречаться и общаться, поэтому советую найти общий язык. Будь хорошей англичанкой, Прайс, – Веркоохен спокойно смотрит вперед, говоря о том, как я должна благоприятно войти в его коллектив. Но, есть один маленький штрих – я не хочу в этот коллектив. Они пугают и нервируют еще до того, как мы встретимся, – Не привлекай много внимание. Мне достаточно того, что за тобой бегает Луи, полный желания к нестандартностям, а Найл испытывает злость только при твоем имени, – качает он головой, словно не веря, что такое возможно.
– Ты назвал меня нестандартностью? – недоверчиво переспрашиваю я, повернув голову на Веркоохена. Господи, как же он умел подбирать слова, намеренно докапываясь ко мне и выуживая мою ярость из глыбы спокойствия!
– Ты – англичанка, – это уже нестандартность. Он мог бы подобрать любую нью-йоркскую… девку, но очевидно же, что Томлинсон питает страсть к более специфичному индивидууму.
– Так же, как ты питаешь страсть к отборным словечкам в сторону англичанок, – в отместку говорю я, значительно раздражена его словами. – А, в общем, я буду хорошей девочкой, пока один из вас не захочет новых забав-издевательств над очередным бедолагой.
– И даже тогда, Рози, ты будешь смирено сидеть рядом, молчаливо ожидать конца. Твоя промашка будет стоить тебе очень дорого, Прайс. Постарайся обойтись без происшествий на военном уровне, – он впервые поворачивается ко мне, буквально врезаясь своим взглядом в мои глаза.
– Как бы, не пришлось устранять следы за вашими промашками, Веркоохен. И уж вопреки твоим приказам, я буду давать показания против тебя. Понимаешь же, что англичанки выступают за сторону побирушек и бедолаг – как ты выразился обо мне сегодня, поставив меня в одну колонку с подобными мне нищебродами, – медленно растягиваю я слова, отворачиваясь к окну, усмехнувшись его новым шалостям и своей мягкости, когда я не могу сдерживать себе от едких комментариев.
– Твой рот никогда не закрывается, Прайс? – мало терпеливо выдохнул парень, раздражен моими ответами.
– Закрывается. В обычной компании, которая болтает о мелочах, и любезничают с официантами, а не ставят их без причин коленями на паркет, уничтожая чувство собственного достоинства, – с охотой я отвечаю на вопрос Веркоохена, весело радуясь такой возможности. Пока не чувствую довольно резкий поворот и торможение недалеко у обочины дороги.
Меня кидает вперед, но ремень безопасности, исполнив свою работу, притягивает меня обратно на сидение, встряхнув меня. Я взволнованно выдохнула, вцепившись ногтями в сидение автомобиля. Мы стояли посреди крайней линии дороги и обочиной, заставляя водителей, что ведут машину за нами яростно сигналить и объезжать нас на другой полосе.
Таким действием Нильс мог погубить не только нас, а и вовсе – людей, что ехали за нами! Чем он вообще думает, черт возьми?!
– Только попробуй сказать этот вздор при остальных, и ты будешь отсиживать в своей комнате вечность, Прайс, на сухом пойке. Это не сложно устроить, если тебе так невтерпеж, – облокачивается об руль парень, в полуобороте, объясняя мне далеко не ангельским тоном всю предстоящую расправу за свою
– Почему нельзя говорить то, что думаешь? Правда, думается мне, что они знают произошедший инцидент. Интересно, насколько далеко вы готовы зайти сегодня? Может, это дробление обслуживающего персонала на кусочки и скормление их в псарне? – я не могу понять, что именно нашло на меня сейчас, в этот момент, когда я должна молчать и боязно трепетать. Только, мое самое глубокое чувство справедливости меж двумя пламенями большой элиты и обычными людьми, заставляет говорить совсем ненужное и лишнее прямо в потемневшие глаза светловолосого парня.
Его глаза становятся настолько ярко-синими и гневными, что я готова была выпрыгнуть из салона автомобиля. Слышу, как сзади нас сигналят машины, но разъяренному соседу глубоко плевать на людей и предоставленные им неудобства, – сейчас он был занят исключительно мной.
– Вновь решила показать свою храбрость, Прайс? Так предупреждаю тебя в последний раз: если не закроешь свой болтливый рот, то тебе будет куда больнее, чем твоей подружке Патерсон. Поверь мне – твоя боль отзовется мне сладостным наслаждением, и меня совершенно не будут тревожить твои чувства и достоинство, – прошипел он, как тот дьявол, ослепленный ненавистью. Я теряю свою уверенность, когда он мечтает о том, как запереть меня в комнате, или что похуже. Мое противостояние смягчается, отступая и готовясь к другому наступлению.
– Если Стеффани слабая девочка, не равняй всей англичанок, Нильс. Я не сдаюсь так просто, и поверь мне – ничто не остановит меня, когда ты осмелишься поднять на меня руку. Все побои я сниму в участке, и только тебе будет от этого худо, – шепчу я, осторожно смотря на Веркоохена, который дышит, словно бык на арене. Голубоглазый не выдерживает нового нахальства в его сторону, хватая меня за подбородок, и притягивая к себе слишком близко. Я округляю глаза, чувствуя на щеке его горячее и сбитое дыхание.
– Тогда мне придется наносить удары там, где не видно. Погляжу, что для тебя главное – мораль, так что мне не составит труда, поставить тебя на коленями на паркет, как официантишку. И будь ты так глупа, обратившись к полицейскому за помощью – мне ничего не грозит, это я тебе могу заявить, как сын одного из влиятельных людей этого города. Сын, что работает у одного из рядового главы Нью-Йорка. И кто же оказывается в дураках? Только безвольная англичанка, – ядовито выпрыскивает он, заставив мое сердце сжиматься в три раза чаще, а пульс участиться от мандража.
Этот сукин сын неприкасаемый.
Громкий стук по стеклу машины со стороны водителя, заставляет нас встрепенуться, а парень отталкивает меня, смотря на свое боковое окно. Он не опускает стекло, не собираясь отчитываться перед требовательным мужчиной у машины, и вести светские переговоры не для Веркоохена. Нильс в скором темпе заводит машину и с визгом шин по асфальту вырывается вперед, оставляя за собой невообразимую пробку.
У меня не хватает сил и слов в ответ, оттого я отталкиваюсь на кресло, потупив взгляд в боковое окно. В голове прокручиваются его слова, эти угрозы, что не дают места спокойствию, вытесняя его непреодолимой тревогой за свою душу. Угрожая мне, он величает себя в моих глазах. Иногда, временами, кажется, что он настоящий бес, поднявшийся из ада. Особенно в таких моментах: когда пылает его взгляд, а пальцы складываются в сильном мужском кулаке. Мне стоило бы на этот раз здраво мыслить, расчетливо говорить и думать, перед тем, как говорить. Если Веркоохен сможет добраться до моего чувства достоинства, столкнув его ниц перед собой – эта игра окажется для меня проигрышной. Мне не хотелось быть его марионеткой, не хотелось быть сломанной куклой в его руках, которой он бы руководил и управлял на веревочках. Он не будет моим кукловодом!