Ненавижу тебя, Розали Прайс
Шрифт:
– Я была в госпитале. С Нильсом, – подняв глаза, я обнаруживаю, как сильно нахмурился Луи. – У меня простуда, и по просьбе Нильса я пошла к доктору. Завтра, я мало вероятно пойду в колледж, – объясняю я ему ситуацию, сдержано шепча в ответ.
– Конечно, Веркоохен никогда у нас не упускает лишнего шанса затащить к себе в постель новую девочку, – усмехнулся парень, а я удивленно расширила глаза.
– Что ты такое говоришь, Луи? Ты же знаешь, какие у нас натянутые отношения. Он ненавидит меня, и делает все для того, чтобы я жила тут под его контролем…
– А насколько ты ненавидишь
– Я… Луи, я не… пожалуйста, хватит, – опускаю глаза в пол, встречая пышный букет роз.
– Ты – его куколка, но ты ему не нужна, Прайс. И ты далеко не первая и не последняя, кто решил помочь бедному одинокому Веркоохену. Но я открою тебе глаза – ему нравится быть таким. Для этого парня легче согнуть кулак и ударить, нежели понять твои чувства. О, да, а чувства у малышки есть, и еще какие сильные! И эту малышку приводит в огорчение, что бесчувственный Веркоохен ничего не замечает? Перестань сочинять сказки, Прайс! Перестань делать из него спасательный круг – он топиться и утопит тебя, когда ты подашь ему руку, – шипит парень, а я понимаю, что мое сердце болезненно сжимается, и возможно из-за правды.
От его слов мои глаза защипали слезы. Мне было ужасно неловко, но я понимала, что Луи говорил мне правду в глаза. Нильс не хочет чувствовать, он не хочет другой жизни, ему не нужна вся палитра, чтобы жить, достаточно только мрака и белой дороги.
– Уходи, – с этим слабым и отчаянным словом вырываются наружу слезы.
– Малышка, ты терзаешь себя. Пойдем со мной. Ты же знаешь, я никогда не сделаю тебе больно. Я – обещал, – Луи протягивает руку, на которую я смотрю без каких либо чувств, как и на него самого. – Ну же, – его ладонь может поместить обе мои руки, и я знаю, что если пойду с ним – он сдержит слово, попытается коснуться моих губ, а когда сделает это – будет руководить расположением, как и раньше.
Моя рука дергается, но все еще в сомнениях. Мне был важен Луи Томлинсон, но Нильс был мне важнее…
– Прайс, кажется, ты обещала приготовить ужин, – голос, что заполнил тишину был ядовитый, яростный, холодный, заставляя морозным ветерком пробраться по моей пояснице и поднять глаза. Луи оборачивается.
Он стоял в спортивных темных штанах и черной футболке, сложив руки на своей мощной груди. Босой и недовольный. Его взгляд пронизывал нас и то, как близко были наши руки, но я отступила, спрятав обе руки за спиной. Желудок затянуло в крепком и ноющем узле, может от волнения, а может и от ужаса своей участи.
– Пусть она сама решает, чем заниматься, Нильс, – с нажимом заговорил Луи.
– Она уже все решала раньше. Не будь дураком, Томлинсон, ты тратишь время. И да, ты прав, она моя куколка, – его взгляд вновь переместился на меня, а я утратила способность дышать. Зачем они так поступают со мной? Я чувствую себя будто на сцене отвратительного
Я не понимаю, когда ноги согнулись в коленях, но розы оказались в моих руках, я поднимаю их с пола.
Выбросить в урну я была не способна. Оттого решаю протянуть их обратно Луи, замечая, с какой слепой яростью пронизывает меня Веркоохен.
– Я не могу иначе, Луи. Прости, – слезы давно увлажнили мои щеки. Я была ничтожной в его глазах. Он мне нравился, по-настоящему. Он стал первым, кто подкрался так близко, но его оттолкнул Нильс, и заменил его. Чувства к Веркоохену стали острее, что приводило меня в глубокое размышление. А Луи… ему казалось, что это мужская борьба, где он уже проиграл.
Этим днем мне хотелось прикоснуться к губам Нильса.
– Имей в виду, что куклы могут пойти по рукам, Прайс. И в скором времени он откажется от тебя, а ты останешься с разорванным сердцем, малышка. Много ума не надо, чтобы увидеть твои чувства, – и я вновь задыхаюсь, а Луи зло отворачивается, последний раз бросает взгляд на Веркоохена и вылетает из нашего общего блока. От громкого стука дверью, с верху, над дверью, слетела едва заметная бела дымка из маленьких расщелин.
Не успеваю прийти в себя, как Нильс оказывает совсем рядом, гневно сотря мне в глаза.
– Ты… Все эти проблемы только из-за тебя! Ты во всем виновата! Ты решила оставить меня без друзей! – внезапный крик заставляет меня сжаться и заколотиться быстро бьющееся сердце. – Сколько можно мучить меня? Сколько можно ставать у меня на пути? – он с бешенством вырывает букет из моих рук, а я вскрикиваю. Мои ладони были сцеплены в пышный колючий букет, а теперь на ладонях появилась кровь, пока Веркоохен удерживал в своих руках цветы.
Задыхаясь от слез и обиды, мои ладони налились кровью, отчего руки стали подрагивать, а Веркоохен расширил глаза. Он… моментально смягчился в лице, а глаза его округлились. Парень хватает меня за запястье, рывком потащив на кухню.
Встав над умывальником, я надрывно всхлипывала, а Нильс, притулившись ко мне, ополаскивал руки в прохладной воде. Боль была не заметной, меня больше волновали слова Луи и Нильса. Неужели я на самом деле рушу все, к чему прикасаюсь. Разве я так делаю? Я не хотела сломить его дружбу с Луи, и даже с Найлом, но я была виновата, и не могла с этим ничего поделать, рыдая над умывальником.
– Прости. Слышишь? Прости, я не хотел сделать тебе больно, – его шепот был волнительный и тихий над ухом, а я не чувствовала боль. У меня болело внутри. Мне казалось, я могу справится с Нильсом, могу ему помочь, но становится только хуже, а чувства… глубже. – Вот, присядь. Рози, сядь. Я помогу тебе, – он почти садит меня на стул, пока я в замешательстве не хочу замечать его суеты, не понимая, почему все складывается подобным образом. Мне хотелось принести ему радость – пришло разочарование; я хотела сделать ему лучше, когда вышло все едва не моим заключением в блоке; я хотела показать ему мир без печали, и окунулась в него, забыв Нильса в той темноте; Хотела, чтобы он почувствовал, а почувствовала я.