Ненавижу тебя, Розали Прайс
Шрифт:
– Нильс, пожалуйста, выслушай меня, – сдаюсь я его напору и прошу о том, чтобы он просто услышал меня. – Я очень устала и мне бы хотелось на ближайшие четыре дня отлучиться… В Англию. Совсем не на долго.
То, что я боялась – происходит уже со слов «отлучится в Англию», когда он холоднеет, а его рука замирает, переставая пачкать мою руку в лекарстве. Он сцепляет зубы, поджимает губы и нахмуривается, пока вторая рука на столе сжимается в кулак.
– Это не так долго, как кажется. У доктора Родригеса я возьму справку, чтобы закрыть прогулы, возьму задания на дом с мистера Бейли, сделаю все дома, а затем…
– Ты никуда не полетишь, Прайс, – цедит он сквозь зубы. Я
– Но… почему?
– Розали, я не отпущу тебя домой, – на отрез рявкает парень, отчего по моей коже пробегают мурашки. Он пугал, а его ладонь в кулаке настораживала. Наступает молчание и он продолжает втирать мазь в мою ладонь, медленно закрепляя лейкопластырем. – Четыре дня тебе никак не помогут. Даже не пробуй сейчас меня переубедить. Ты только рассеешь спор…
– Я хочу домой, Нильс! Разве тебе никогда не хотелось вернуться в свой родной дом, где твой отец и мать, посидеть с ними за ужином? Поговорить, прогуляться по городу? Как ты можешь быть таким черствым? – я набираю напор, не сдаваясь так быстро, как ожидал того Нильс.
Эти четыре дня пойдут на пользу нам двоим. Он – решит вопрос со своими делами, друзьями, с учебой, а я наберусь новых сил дома, обдумаю свои чувства и желания, разгребу все это по полочкам и стану следовать определенному по шаговому плану. Это будут сложные, но вполне не обязывающие ничего четыре дня.
– Нет, – грубо повторяет Нильс, а я чувствую, как от новой обиды на его отказ в глаза набегают слезы. Сдерживая их, я отвожу взгляд в сторону, пару раз моргнув. – Мне плевать на моих родителей – не удачное сравнение. А ты остаешься тут, и только попробуй упаковать чемоданы без моего ведома – я выкину их на свалку. Ты меня хорошо услышала?
Нильс как чертова сталь, которая не поддается быстрой обработки, оказываясь еще прочнее. Почему я думаю, что он так прост, как любой англичанин? Его воспитала Америка… Как он может говорить такое о своих родителях? Эти люди подарили ему жизнь.
Мне кажется, что Америка давит на меня с каждым днем все сильней, или же я стала впечатлительной? Мне нужен тайм-аут.
Набираю воздуха в свои легкие.
– Я предположила, что ты отпустишь меня, потому что понимаешь и уважаешь мои чувства. Ты играешь со мной, то относишься с полной серьезностью к каждой мелочи, часто отвергаешь, затем притягиваешь ближе… От этого можно сойти с ума, и мне, не как девушке, а как Розали Прайс нужно время, чтобы принять все это. Ты сказал, что я не кукла, но ты дергаешь за ниточки создавая свою игру, в которой у меня не самая лучшая роль. Я прошу дать мне немного время, чтобы понять себя саму и мои чувства – это важно для меня, Нильс. Услышь меня, – то, что он услышал, может повлечь за собой не очень хорошую позицию и отдалить его от меня, но я желаю его искренности больше, чем оказаться в Манчестере. На данный момент. – Я знаю и вижу, что тебе нравится играть, Нильс. Но я не могу перебороть себя и подчиняться тому, кого не знаю до этих пор, который скрывает от меня правду, который нечестен со мной, который может в любую секунду сорваться. и задушить меня собственными руками. Я не сбегаю, говорю тебе прямо все то, что чувствую и что мне больше всего желанно. Это не сложно – понять меня.
– Ты не полетишь в Англию, упрекая меня в своих запутанных чувствах, – все так же тихо, но доходчиво объясняет Веркоохен. Я немного вздрагиваю и шмыгаю носом, не зная, как реагировать на его хладнокровие. Почему каждая попытка показать ему что-то хорошее несет за собой именно мои слезы и разочарование? – Я принял тебя. Я с тобой более, чем хорошо общаюсь. Я с тобой веду
Дурацкие слезы вновь оказались на моих щеках. Мне хотелось в Манчестер, к бабушке. Почему он меня не понимает? Почему затыкает уши и слышит только себя самого?
– Нет, Нильс. Не трогай меня, – отталкиваю его руки, которые стремительно двигались к моим плечам. Не хочу, чтобы он пытался меня успокоить после всех его слов. Во мне словно прорвалась дамба тех не пролитых слез за эти дни, которые так отчаянно срывались с глаз с еще большей и сильной обиде на Нильса. Мне казалось, нас связывает больше, чем отношения. Мне казалось, что наша жизнь и судьба переплетается друг с другом, подготовив нас к сложностям и противостоянию чего-то большего, но мы должны были быть на одной стороне.
Вновь я выдумала сказку, благородного рыцаря в лице Нильса Веркоохена… Вновь вся сказка сгорает и превращается в пепел.
– Перестань, Роуз, – почти приказывает Нильс, а я отталкиваю его руки, вставая из-за стола. – Розали, да что с тобой?! – прогремел он, застав меня опомниться и вспомнить то дрожание тела, когда голос Нильса изрядно пугал меня. Он продолжает пугать, и никогда не переставал это делать. Он ен понимает, он не видит, как мне плохо из-за его безразличия!
Часто дышу, но нахожу силы развернуться и заострить внимание на вечно-упертых глазах. Что он добивается своим командованием? Что он вообще чувствует, когда я подчиняюсь ему? Знаю, только одно – когда я противоречу его правилам и границам, он отравляет мою жизнь и становится несносным подлецом!
– Подвелся из-за стола и медлишь, Нильс? Как не похоже на тебя! Давай! Подними уже на меня свою руку, чтобы я наконец-то увидела твою отвратительность, заставь изучить коленями этот паркет, чтобы я не сомневалась в твоей бесчеловечности! Ты же привык к такой власти? К власти, которую нужно внедрять через страх, верно? – во время своих горячих и бьющих слов, я впервые уверено гляжу ему в глаза, не боясь увидеть в них презрения. – Ты умен, Нильс. Но я до сих пор не знаю, почему ты смеешь со мной играть, словно я твоя собственная игрушка. Каждый день ты дергаешь за такие важные детали, что заставляешь меня разваливаться на части, прогибаться под твоим напором. Но как бы ты не старался и из кожи вон не лез, я не оставлю попыток открыть люк, в котором ты застрял и пропустить в твою жизнь хотя бы небольшой луч света. И пусть он тебя ослепит! Пусть ты поймешь, как было ценно видеть, и ни черта не замечать! – жестикулирую я, повысив свой тон.
– Ты права, – так просто говорит Нильс. Но тут же усмехается, отчего становится гадко. – Я плохой парень, я внедряю в тебя страх, заставляю опускаться на колени, заставляю рыдать в подушку по ночам, заставлю тебя крошиться… И почему-то до сих пор к твоим довольно развитым мозгам ни как не дойдет, что я этим ломаю тебя, и ломаю во всем смыслах. Я не нуждаюсь в твоей заботе, не нуждаюсь в ласке и нежности, которую ты проявляешь изо дня в день. Мне только надо, чтобы ты ожидала моего слова и действовала, мне нужно, чтобы ты понимала, кто тобой управляет. Я ненавижу, когда ты раскладываешь любое мое действие или слово по полочкам с галочками, и меня бесит, что все вокруг тебя святые! Оглянись, Розали, сегодня тебя окружает свет, а завтра гниль! Я не буду с тобой мил. Я не умею быть милым.