Ненайденные пленки

Витор Анна

– Говорила же, тащишь в дом всякую дрянь! – жена зло бросила половник в кастрюлю. – Лишь бы ходить на свою рыбалку, кутить с дружками!

Недовольный голос съездил Петровичу по мозгам зубьями пилы. Поморщившись, он с досадой цыкнул. Аппетит все равно нашелся только на огуречный рассол.

На следующий день жене стало плохо, будто похмелье ошиблось адресом. Пару часов она провалялась на кровати, то и дело наклоняясь над тазиком, стоящим на полу. На коже выступила испарина, щеки запылали лихорадочной краснотой.

Когда позывы дошли до надрывного кашля, прозвучало хриплое:

– Мне б врача, наве…

Договорить не получилось: опять скрутила тошнота.

– Да траванулась, вот и все, – фыркнул Петрович. – Эти врачи, знаешь, сколько дерут? Сами сейчас… как-нибудь.

Он, ворча, ушел в кухню. В стакане, как назло, оказался дохлый паук со скрученными лапками. Пришлось сполоснуть из-под кашляющего ржавчиной крана. Вылив последнюю воду из бутылки, Петрович захватил из аптечки обрывок пластинки с угольными.

«Мы же ту уху даже не трогали. Вот чем умудрилась так отравиться? Жрет, что попало, еще обхаживай ее», – возмущался он про себя, возвращаясь.

На кровати жены не оказалось. Петрович замер посреди комнаты, недоуменно моргая.

– Э, ты где? Ожила, что ли? – грубо хохотнул он.

За спиной послышался шорох. Петрович резко обернулся, но взгляд ухватил лишь метнувшуюся тень.

Со спины что-то набросилось. Над ухом лязгнули острые зубы. Стакан, выскользнув из рук, со звоном разлетелся на осколки. Петрович едва успел отбросить тварь.

Отскочив в сторону, он широко распахнутыми от ужаса глазами уставился на жену. Точнее, на то, во что она превратилась.

Существо распласталось у стены, скалясь. Между потрескавшихся губ появился ряд тонких зубов, больше напоминающих кривые колючки. По шее, где раньше была частая рябь веснушек, расползлась темная чешуя. Падая, тварь ударилась виском о столик, и среди крашенных светлых волос выступила липкая черная кровь.

– Ожила, – прошипело существо прежде, чем наброситься вновь.

На этот раз шилья зубов вонзились наверняка.

Лучшее место

В Москве Костика точно подменили. Не зря у тети Лиды – а иначе ее не называли, казалось, с рождения – сердце екнуло, когда он заявил, что уезжает поступать. Она же этого мальчишку смалочку вырастила, когда его родители разбились. Вот и почувствовала: быть беде. А Костик уперся. Сам со всем справился: и с конкурсом, и с общежитием, и с тетушкиными слезами перед отъездом.

Месяц потянулся за месяцем, курс за курсом. А кровиночка-племянник сделал все, лишь бы не приезжать в родной Заболоцк. Даже летом – и то не дождешься. Если бы тетю Лиду болезнь не подкосила, наверно, и не увиделись бы больше.

Вместо щуплого белокурого мальчишки в Заболоцк вернулся крепкий ухоженный парень. В Москве

он научился не только управляться с компьютерами, но и морщить нос на «ложить» и «покласть».

А когда на площадке пьяный Михайлович полез к жене драться, Костик едва руку ему не сломал. У тети Лиды тогда чуть сердце не отказало. Ее мальчик и на старших кинулся, в чужие дела полез! Точно подменили.

– Костик, не уезжал бы ты, – завела она в начале августа. – Ну, как я тут без тебя? И так хожу еле-еле. Уедешь – и все, хоть в гроб сразу.

Не отвлекаясь от ноутбука, Костик недовольно буркнул:

– Я найму сиделку, будет за тобой ухаживать.

Поерзав на кровати, тетя Лида поправила пышную подушку под спиной, чтобы сесть поудобнее.

– Да где ж ты деньги возьмешь? И знаешь, какие эти сиделки? Одни вертихвостки! Обворует меня – и дело с концом.

Сколько бы ни пыталась тетя Лида достучаться, без толку. Костик и слушать не хотел о том, чтобы перейти на заочное. Ни слезы, ни истерики, ни упреки не помогали.

Через пару недель поздним вечером послышались голоса. Нашарив рукой палочку, тетя Лида кое-как поднялась. Она проковыляла к прихожей и притаилась за дверным косяком. Выглянув, удалось одним глазком увидеть, кого принесло.

На пороге стояла девушка. Сразу видно: непутевая. Драные джинсы, черная куртка с цепями, рваная стрижка и темный макияж. Картину дополняло кольцо в носу.

«Так и знала, что свяжется с какой-то гулящей! – подумала тетя Лида, хватаясь за сердце. – Нет бы на Мариночку посмотрел, какая хорошая девочка. Так нет, нашел себе проститутку! Ишь, как глаза намалевала!»

– Ты правда все хорошо устроишь? – напряженно спросил Костик.

– Да не парься, – фыркнула девица. – Сделаю в лучшем виде.

– А условия там хорошие?

– Это лучшее место для нее, уж поверь. Что ты мнешься? Так, все, Костян, не хочешь – не надо, – она вскинула ладони в останавливающем жесте. – Я тебя уговаривать не собираюсь.

Девушка направилась прочь, но Костик схватил за руку.

– Стой! – с отчаяньем вскрикнул он, только потом понизив голос. – Я так больше не могу. Она мне жить спокойно не дает. Просто… сложно все это.

– Да проще простого, не дрейфь. Завтра же устроим ей переезд.

Когда Костик закрыл дверь, тетя Лида поспешно вернулась к себе. Она натянула одеяло по самый нос, когда он заглянул в комнату.

– Прости, тетя, – едва слышно прозвучало в темноте.

Костик ушел, а тетя Лида смогла уснуть только под утро. На рассвете же разбудил невыносимый холод. Не спасло даже одеяло. Она открыла глаза, непонимающе осматриваясь. Тело перестало слушаться, как у парализованной.

У окна замерла та самая девица. В руке – сигарета, на подоконнике – пепельница, непонятно, откуда взявшаяся.