Необитаемое сердце Северины
Шрифт:
Феликс подумал-подумал, вылил себе на голову ушат холодной воды и спросил как можно равнодушней:
– А из Москвы кто приезжал девочку крестить с этой Лауренти-Крафт?
– Какой-то Скворцов.
Уговаривая себя не спешить и не поддаваться вдруг накатившей панике, Феликс вытерся, кое-как оделся и побежал искать Михалыча.
Через час обескураженный Евсюков прощался с ним у запряженных саней.
– Ты прекращай со своим мазохизмом, – посоветовал закутанный в тулуп Феликс.
– О себе побеспокойся. Куда тебя несет на исходе ночи, муж?
– Сам не понимаю. Никогда такого не было, а вот только если не уеду срочно в Москву, плохо мне будет. Такое дело... – Феликс отвел глаза. – Из коробок там самые тяжелые четыре скотчем замотаны. Пусть у тебя побудут. Если нужда заставит, используй по своему разумению.
– Продавать книги? – удивился Евсюков.
* * *
Лика нашла Феликса, когда он сел в Архангельске на самолет. Через сорок восемь часов поиска она перешла от проверки данных выезжающих из России за рубеж к сравнительному анализу фотографий покупателей всех авиа– и железнодорожных билетов за последние пять суток. У Мамонтова старшего с сыном по жизни было мало общего, а вот строения черепов оказались сильно схожими. Увидев на экране компьютера фотографию Скворцова Николая, 1923 года рождения, паспорт выдан в 1980 году взамен потерянного, она так определила свое отношение к мамонту Лексу:
– Ну ты и скотина!..
Феликс-старший на паспортной фотографии в свои пятьдесят семь лет был не очень похож на сына. Лика вспомнила резиновые накладки и парик из женского туалета в выставочном зале и злорадно подумала, что Лексу пришлось попотеть, чтобы изобразить из себя при досмотрах в аэропортах старика семидесяти пяти лет. К прилету его самолета из Архангельска, оперативная группа была на месте.
Через сорок минут после приземления Лике доложили, что 1072 едет не домой. Еще через двадцать минут, что он рассчитывается с таксистом у дома своего отца. Избавившись во время поездки от седой шевелюры, сгорбленной спины и хромоты, человек из слежки поднялся на несколько пролетов за Феликсом, убедился, что тот вошел в квартиру. Не один. Наружной слежке дали отбой, когда подкатил серый фургон с надписью «лаборатория» и дорогим оборудованием по «стекольной» прослушке.
Это из фургона Лика через полчаса услышала, что объект, похоже, снял малолетку на ночь. Она чертыхнулась и позвонила Алине Фейсак – ее муж обнаружен, он на задании, жив и здоров.
* * *
Феликс с небольшой дорожной сумкой забежал по ступенькам на третий этаж и застыл, тяжело дыша. Под дверью в квартиру отца сидела девочка в коричневой шубке и смотрела с укором.
– Где вас носит? – спросила она строго.
– Се... Северина?.. Ты как тут?.. Давно? – задыхался Феликс. – Помнишь меня?
– Второй день, – девочка встала. – Вам плохо? Вы очень бледный.
– Нет, ничего, это от страха. Я боялся, что не успею... – Лекс пытался вставить ключ в замок, но у него это плохо получалось. – Что ты уедешь в Питер, а Феофания давно живет в Москве...
– Давайте я попробую открыть, – предложила Северина.
– Нет-нет... Я сам. Знаешь Окуджаву? «...А последняя любовь – ключ дрожит в замке, ключ дрожит в замке, чемодан в руке...» – Феликс открыл дверь и взял с пола ее чемодан.
Северина прошла мимо него в квартиру, сильно покраснев. Он помог ей раздеться. Даже встал на колени и снял замшевые сапожки.
– Перестаньте так нервничать, – шепотом сказала Северина, – а то я слабею. Вы – мой крестный Николай Скворцов?
– Что?.. Нет, не я... Я – его сын. Феликс Мамонтов. А что, так старо выгляжу? – Лекс встал и обеспокоенно обшарил глазами свое лицо в зеркале прихожей.
– Я вас помню. Вы мало изменились.
– И я тебя помню. Еще тогда назвала меня стариком. А теперь выросла и стала...
– Не надо, я же просила!.. – перебила Северина и пошла осматривать квартиру.
Феликс направился в кухню и изучил содержимое холодильника.
– Я тут редко бываю, – извинительно улыбнулся он подошедшей Северине. – Поесть хорошо не получится. Знаешь что? У меня – идея. Пойдем в ресторан!
Северина обошла его сзади, рассматривая продукты в холодильнике.
– Рыбные консервы можно смешать с черным хлебом и луком и хорошенько размять. Так мама делала в Полутьме. А это что в пакетике?
– Сыр, – сказал Лекс, улучил момент, опустил голову и понюхал ее волосы.
– Потертый? – удивилась Северина.
– Да... Слушай, ребенок, – он решительно взял ее за плечи. – Почему ты трешься возле меня?
– Извините... – пробормотала Северина.
– Скажи, я хочу это слышать! Говори!
Девочка подняла голову и решительно ответила:
– Потому что мне шестнадцать и я не ребенок. Мне нравится, как от вас пахнет. А вы зачем так смотрите, что я слабею?
– Да... – Феликс отпустил девочку. – Извини.
– Я хочу поесть, попить, помыться и найти свой крестик.
– Конечно!.. – засуетился Феликс. – Поесть...
– Я сама сделаю, только откройте консервы. Луковица найдется?
– Луковица... Что может быть лучше в такой ситуации, да? По крайней мере, целоваться не будем.
– Вы – опять?.. – покраснела девочка.
– Извини! – Феликс кое-как справился с душной волной счастья, которая его захлестнула с головой.
* * *
Через полчаса они сидят в кухне за столом напротив друг друга. Перед ними открытая бутылка белого вина («под рыбу – белое!» – сказал Феликс, понюхав салат из хлеба, лука и горбуши из банки), два бокала на длинных ножках, поломанная шоколадка, выеденные половинки грейпфрута и крестик на бечевке с буквой «Ф» на перекрестье.
– Это не мое, – кивнула Северина на крестик.
– Наверное, мое, – ответил Феликс. – У отца свой крестик был.
– Придется искать крестную мать.
– Обязательно. Только завтра.
– В комнате на фотографии это вы с отцом? – спросила Северина.
Феликс молча кивнул.
– Я видела этого человека. На фотографиях в моем доме. Так странно все. Он был знаком с моей мамой, они там... вместе.
Северина закрыла глаза, чтобы не выпустить слезы, и прошептала:
– Извините, я совсем засыпаю. С Ярославля не спала. Можно мне... водочки?