Шрифт:
Владимир Федорович Одоевский
Необойдённый дом
Древнее сказание о калике перехожей и о некоем старце
Посв. В.А.Жуковскому
Давным-давно, в те годы, которых и деды не запомнят, на заре ранней, утренней шла путем-дорогою калика перехожая [*]; спешила она в Заринский монастырь на богомолье, родителей помянуть, чудотворным иконам поклониться. Недолог был путь - всего-то вёрст десять, да старушка-то уж не та, что бывало в молодые лета; идёт-идёт да приостановится: то дух занимает, то колени подгибаются. Вот слышит она, в монастыре звонят уж к заутрене. "Ахти, - сказала она, замешкалась я, окаянная; не поспеть мне к заутрене,
– -----[*] Калика перехожая - так на Руси называли паломников, странников, ходивших на богомолье по монастырям.
– -----
Красное солнышко на восходе играет по прогалинам, птицы очнулись и кормят детёнышей, медвяная роса каплет с ветвей; старушка идёт да идёт; благовест ближе да ближе, а лес всё гуще да гуще. Идёт она час, идёт и другой, а всё не видать конца леса; вот и благовест перестал, и тени от деревьев сделались короче - а всё не может старушка выйти из леса; оглядывается: спереди тропинка, сзади тропинка, а кругом лишь темень лесная; ни жилья, ни былья, ни голоса человеческого; а у старушки уже ноги едва двигаются и в горле пересохло; жажда томит, в глазах темнеет; но всё идёт она, едва шаг за шагом переступает; вдруг пахнуло на неё живым дымом, а вот невдалеке и лес проредел; старушка перекрестилась, закусила стебелёк щавеля, и с того у калики словно силы прибавилось. Прошла с десяток шагов - перед нею поляна; посреди поляны дубовый дом с закрытыми ставнями, тесовые ворота на запоре - не видать ни души христианской; у ворот скамеечка; калика присела и пригорюнилась. Вот залаяла в подворотне цепная собака, калитка отворилась, и вышел малой лет пятнадцати, подстрижен в кружок, в красной рубахе, ремнём подпоясан; он искоса посмотрел на старуху, отряхнул волоса, подпёр боки руками и молвил:
– А кого тебе здесь надобно, старушонка?
– Ах, родимый; никого мне не надобно; шла я на богомолье в монастырь да заблудилась и из сил выбилась; не дай умереть без покаяния, дай водицы испить.
Молодой малый поглядел в раздумье на старуху, ещё раз встряхнул головою, вошел в калитку и чрез минуту возвратился; в одной руке нёс он ковш с ячным квасом, в другой - краюху свежего хлеба с бузою [*].
– -----[*] Буза - здесь: соль.
– -----
Старушка кваску прихлебнула, хлебцем закусила и стала как встрёпанная.
– Спасибо тебе, добрый человек, - сказала она, - душеньку отвёл. Бог тебя наградит, что старуху призрел.
– Ты, однако же, не долго здесь калякай, - промолвил малой в красной рубахе.
– Отдохнула и ступай своею дорогою; а то неравно хозяева наедут - несдобровать тебе, старушонка.
– Да кто же они такие, родимой?
– Да у нас здесь, бабушка, - отвечал малой улыбаючись, - весёлые люди живут; зелено вино пьют, в зернь [*] играют, красных девок целуют, людей режут.
– -----[*] Зернь - игра в кости или в хлебные зёрна.
– -----
– Ах, родимый, родимый! Никола тебе навстречу - как же ты с такими людьми живёшь?
– Э, бабушка, не твоё дело. Ступай отсюда, пока жива; говорят тебе, наедут сюда хозяева, увидят, что чужие очи наш притон обозрили, - не спустят тебе, И я-то уж так сжалился над тобою оттого, что покойницу бабушку напомнила, которая, бывало, меня малого на руках носила да пряником кормила... Ну, ступай же... вот этой тропинкой прямо, уткнёшься на монастырь.
– Иду, иду, родимый, кто бы ты ни был, спасибо тебе... награди тебя Бог, вразуми тебя Господь.
И опять пошла старушка путём-дорогою, идёт час, идёт и другой. "Не успела к заутрене, - думает, - не поспела и к ранней обедне; авось-либо Бог приведёт хоть у поздней помолиться".
Вот и солнце поднялось выше, роса обсохла, по лесу поднимается душистый пар донника и Божьей зари, рой мошек жужжит и кружится по прогалинам. А старушка идёт и идёт. Благовест всё ближе да ближе, а лес всё гуще да гуще.
Идёт она час, идёт другой; уже почти нет теней от деревьев, и нет конца леса. Оглядывается: спереди тропинка, сзади тропинка, а кругом лишь темень лесная; ни жилья, ни былья, ни голоса человеческого. А старушка идёт да идёт, - вот впереди прояснилось, и лес проредел. "Слава Богу, - думает, - насилу дотащилась!" Собрала последние силы... смотрит, - а пред ней опять та же поляна, а на поляне тот же дубовый дом с закрытыми ставнями, тесовы ворота на запоре - и не видать ни души христианской.
– Ах я, окаянная, опять заблудилась, опять к тому же месту пришла.
Делать нечего; старушка присела в тени и пригорюнилась; цепная собака залаяла в подворотню; калитка отворилась, и вышел парень лет тридцати пяти, в красной рубахе, ремнем подпоясан.
– А, здорово, старушонка, подобру ли, поздорову поживаешь; сколько лет, сколько зим с тобой не видались, а всё я тебя тотчас узнал, ты ни на волос не переменилась... как была, так и есть!
– Не запомню, родимый, Никола тебе навстречу; а, кажись, я тебя сроду не видывала.
– Эх, старушка, ты верно уж из памяти начала выживать; помнишь, лет двадцать тому назад, ты к заутрене шла да заблудилась, а я ещё тебя хлебом кормил да дорогу тебе показывал; я так теперь на тебя смотрю.
– Что ты, родимый, Никола тебе навстречу; была я здесь, знаю, выходил ко мне малой лет пятнадцати и, спасибо ему, хлебом накормил.
– Да то ведь я-то и был, старушонка.
– И, что ты, родимой! Это было сегодня поутру, и выходил ко мне малый лет пятнадцати, а ты, Бог тебя помилуй, уже в возрасте.
– И, старушка, ты уж из ума начала выживать; какое поутру, говорят тебе, уж лет двадцать тому ты сюда приходила, вот на этой скамеечке сидела; помнишь?
– Как не помнить, родимой, только вишь ты, было это сегодня поутру, а дотолева здесь я никогда не бывала.
– Ну, я вижу, с тобой до бела света не сговоришь, совсем из памяти выжила... Посмотрю я на тебя, измучилась ты, старушонка, пот с тебя так градом и катит, дай вынесу тебе рушник отереться.
Так промолвил парень в красной рубахе, вошёл в калитку и скоро возвратился оттуда с полотенцем, вышитым красною белью.
Едва старушонка взяла его в руки, как вскрикнула:
– А откуда, родимой, у тебя это полотенце?
– Откуда бы ни было, - отвечал парень сердито, - знай утирайся.
– Да ведь это полотенце-то я шила сынишке на дорогу.
– Сынишке, - повторил парень.
– А какой он из себя был?
– Ах, мой сынишка славный малой... да разве ты знаешь его?
– Говорят тебе: каков он из себя был?
– Малой лет пятнадцати, светло-русый, волосы в кудряшках, в синем зипуне, в поярковой шляпе.