Необычные случаи на охоте и рыбной ловле
Шрифт:
Кроме ведения раскопок, которые после предварительной подготовки должны были развернуться с начала лета, Петр Кузьмич внес в план работы отряда изучение фауны и флоры Ноин-Улы с накоплением зоологических и ботанических коллекций. Перед всеми нами развертывалось обширное поле деятельности.
Мы вступали в неведомый мир. Что может быть заманчивей для жадной молодости?
Теперь вызнаете, каким образом неопытные горожане впервые встретились с нетронутой величавой
Приведу еще для более требовательных читателей несколько схематичных данных о Хэнтэе и небольшую карту, указывающую распределение главных долин Ноин-Улы.
Площадь лесистой части Хэнтэя (точнее, ее горизонтальная проекция) превосходит площадь Крымского полуострова. Платформа страны поднята более чем на километр над уровнем моря. Высочайшие вершины едва не достигают трех километров. Вечного снега нет, но на теневых склонах высоких гор отдельные пятна его могут и не растаять в холодное лето.
Климат сухой, с довольно скудными дождями во второй половине лета и весенними снегопадами. Остальное время — вечно синее небо и неомраченное солнце.
Площадь Ноин-Улы приближается к 1500 квадратным километрам. Доминирующие вершины достигают двух километров абсолютной высоты. Наш домик был расположен на абсолютной высоте в полтора километра, под самым перевалом из Судзуктэ в Бальджу.
Долины внутри узла имеют У-образный профиль и дно их уплощается и расширяется только с приближением к степным окраинам. Долина Хары, ограничивающая Ноин-Улу с востока и севера, имеет, как и все разработанные долины Хэнтэя и Хангая, корытообразную форму. Ширина ее дна местами превышает 10 километров.
Вся горная система Хэнтэя принадлежит к древним поднятиям и сильно денудирована. Поэтому вершины гор и хребтов просторны и почти плоски, иногда даже заболочены. Ни острых пиков, ни пропастей с отвесными склонами путешественник здесь не найдет. Горный рельеф мягок.
Воображению читателя остается дополнить гидрографическую сеть на приводимой карте горизонталями между долинами и покрыть склоны гор значками леса.
ПЕРВАЯ ДОБЫЧА
Среди участников экспедиции не было настоящих охотников. Кое-кто постреливал раньше из дробовика, но охота с нарезным оружием была для всех (за исключением начальника экспедиции) книгой за семью печатями. Между тем для нас, занимавшихся не спортивной охотой, а добычей зверя в коллекцию, нарезное (дальнобойное) оружие было незаменимо.
Перед вступлением в Монголию, в период последних приготовлений, мы задержались месяца на полтора в Троицкосавске, и П. К. Козлов каждый день отправлял нас на стрельбище, где мы усердно палили по мишеням из разных положений на разные дистанции. Начальник экспедиции хорошо помнил о встречах на Тибетском нагорье с шайками разбойников из племени нголоков и не без основания полагал, что «невидимая рука» сумела заменить их кремневые ружья винчестерами.
Все мы были вооружены трехлинейными винтовками кавалерийского образца, и я до сих пор с признательностью вспоминаю об этом превосходном оружии.
Стрелки делали посильные успехи, кроме щупленького бурятского ламы Эрдени, который вызвался проводить нас в Лхасу. Эрдени прикладывал ложе винтовки к животу и стрелял закрыв глаза. Поскольку способ этот внушал некоторую тревогу соседям Эрдени, лама был освобожден от обязанности сражаться и вверил свою жизнь нам в руки.
Ежедневная ружейная канонада принесла свои плоды- мы порядочно понаторели в стрельбе. Но, как известно, хорошая стрельба по мишеням является лишь необходимой, но далеко не достаточной предпосылкой для успешной охоты. Меткий стрелок может быть плохим охотником.
По разным причинам экспедиция надолго задержалась в Улан-Баторе. Мы ждали А. Н. Васильева, нового советского полпреда в МНР, с которым П. К. Козлов должен был съездить в Пекин; тем временем закупали дзамбу (поджаренную муку), плиточный чай, приобретали войлок и присматривали верблюдов для дальнего пути. П. К. Козлов завязывал разнообразные знакомства с местными старожилами, стараясь собрать как можно больше сведений о географических и археологических достопримечательностях страны. Я усердно занимался записью монгольских напевов, написал небольшую статью о них, и в награду за это Петр Кузьмич отпустил меня на охоту «за волками» в поселок Мандал (по-монгольски — жертвенник), населенный русскими выходцами из Забайкалья. К этому времени наш начальник успел познакомиться с одним из тамошних обитателей Лаврентием Воробьевым — пожилым кряжистым сметливым сибиряком. Лаврэ (так в шутку называл его Козлов) был в своем роде типичной фигурой, на которой стоит задержать внимание.
В те времена в районе тракта Кяхта-Улан-Батор жило довольно много таких уроженцев Забайкалья. Все это были предприимчивые люди с сильно развитым «хватательным» инстинктом и несомненной склонностью к индивидуализму. Кулаками их, однако, нельзя было назвать, разве только потенциальными. Каждый жил сам по себе, обширные семьи существовали обособленными кланами.
«Длинные» рубли лежали всюду. Их нужно было только поднять. Для новых потребностей молодой республики необходимы были и кузнецы, и плотники, и бочары, и пшеница, и овес, и сено, и дрова, и мало ли что еще. Монгольские массы медленно вовлекались в круг непривычных занятий. Немало способствовало этому и тайное недоброжелательство лам к новому режиму. А сибиряки были мастера на все руки. Они понемногу сеяли, держали скот, контрабандой охотились, расставляя по лесам пасти и ловушки, плотничали, косили, промышляли кедровый орех, заготавливали и возили дрова; одним словом, не разгибаясь, поднимали эти самые «длинные» рубли и, наверное, жалели, что в сутках всего двадцать четыре часа, а к плечам прикреплена только одна пара рук.
В те времена такой симбиоз был выгоден республиканским организациям, несмотря на то что бравые индивидуалисты недешево продавали свои продукты и свой труд.
Но уже зарождалась монгольская промышленность, и требования на опытные рабочие руки непрерывно возрастали. У Налайхи, близ Улан-Батора, началась разработка угольных пластов; на реке Иро запел лесопильный завод; в долине Хары, севернее Ноин-Улы, родился Госпосев; расширялись шерстомойки. Но всюду работали преимущественно китайцы, русские и буряты, более подвинутые в оседлых навыках, чем монголы. А развитие собственного монгольского рабочего класса протекало в то время медленно.
Итак, морозным утром в начале января Лаврэ увез меня с двумя моими товарищами в свою вотчину. У нас с Котиком были винтовки, а Николай Васильевич Павлов, ботаник экспедиции, взял свой дробовик. В прошлом он охотился по перу, а в охоту на зверя не очень верил.
Лаврэ был на этот раз несловоохотлив, иногда покачивал головой и, задумавшись, вдруг сказал:
— Видывал я умных людей, но такого, как Петр Кузьмич, встречать еще не приходилось!
Расшифровать это замечание он не счел нужным.