Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 2
Шрифт:
Два часа промелькнули, как одна минута, и, исписывая пятый лист, Борис почувствовал, что пора закругляться – время истекает, и он может не успеть проверить написанное. Так и вышло. Прозвенел звонок, по рядам прошли помощники экзаменатора, безжалостно отбирая у всех законченные и незаконченные сочинения. Взяли его и у Алёшкина, он едва успел расписаться.
Следующие два дня, в ожидании устного экзамена по русскому языку, Борис буквально не отрывался от книг, главными из них были «Грамматика» и «Синтаксис». Почти все литературные произведения, которые требовалось знать поступающим, Борис ещё раньше читал по нескольку раз, некоторые прочёл снова в период подготовки к экзаменам. Просматривая программу по русскому языку, которую, как и по другим дисциплинам, ему вручил Антипов,
Борис справедливо полагал, что и здесь он по русскому письменному более чем тройку не заработает и что, конечно, экзаменатор, увидев его многочисленные ошибки, будет гонять его по грамматике, вот он и зубрил. Ну, а мы знаем, что зубрёжка ему никогда не давалась, и к концу вторых суток у него настолько всё перепуталось, что, идя в институт, он уже не мог сам себе путём рассказать ни одного правила.
В коридорах института толкалось много народа. В то время в этом большом здании помещалось два института: медицинский и педагогический. Экзамены в оба проводились одновременно. Толкаясь среди поступающих, как правило, на 8–10 лет моложе, чем он, ребят и девчат, и, слыша их глубокомысленные рассуждения по различным вопросам грамматики и синтаксиса, Борис совсем расстроился. Но вот открылась дверь кабинета, в котором проходили экзамены по русскому, и первая фамилия, названная выглянувшим в дверь студентом – помощником экзаменатора, оказалась его.
Он решительно шагнул в открытую дверь. В небольшом кабинете за столом сидела немолодая невысокая женщина, чем-то похожая на Софью Григорьевну, которая всегда относилась к Борису очень хорошо, и потому, увидев экзаменатора, он как-то сразу почувствовал себя спокойнее и увереннее. Может быть, этому способствовало и то, что при всякой опасности он привык внутренне собираться.
Борис подошёл к столу, сел на стул, стоявший напротив стола преподавательницы. Она взглянула на него поверх очков, через которые только что читала, как Борис заметил, его сочинение.
– Так это вы Б. Алёшкин? Я так и думала… Читая ваше сочинение, я никак не могла себе представить, что его мог написать выпускник средней школы, и, признаться, думала, что он попросту списал или подсунул чужое, написанное более взрослым человеком. Приготовилась уж как следует его пошпиговать. Ну, а теперь, когда я увидела вас, мне всё ясно. Сколько вам лет?
– Двадцать восемь, – ответил удивлённый Борис.
– Почему же вы так поздно учиться пошли?
Борис только собрался отвечать на этот вопрос, как экзаменаторша, видимо, что-то сообразив, заговорила снова:
– Впрочем, простите, это к экзамену отношения не имеет… За сочинение я вам поставила пять – кроме двух запятых, ничего исправлять не пришлось. Жалею, что вы идёте в медицинский, а не в педагогический на отделение литературы, мне кажется, что там вы были бы более на месте. Спрашивать я вас не буду, уверена, что вы за свою жизнь успели прочитать больше, чем нужно, и поэтому по устному русскому я вам тоже ставлю пять. Желаю также хорошо сдать и остальные экзамены. До свидания, – она протянула Борису экзаменационный листок с двумя жирными пятёрками.
Не помня себя от радости, Борис схватил листок и, забыв попрощаться, ринулся к двери. Едва он выскочил в коридор, как его со всех сторон обступили абитуриенты и засыпали вопросами. Все были удивлены тем, что он так быстро вышел из экзаменационного кабинета. Сквозь толпу окруживших Бориса молодых людей к нему пробивался Антипов. Увидев взволнованное и несколько растерянное лицо Бориса, он ещё на ходу заговорил:
– Эх, чёрт побери, опоздал! Как я хотел присутствовать на твоём экзамене, хотел как-то на этого изверга в юбке повлиять, уж больно она режет всех! Ну, да ты не горюй. Тройку мы из неё всё равно выбьем! Уж больно нам мужчины в институте нужны.
Но в это время высокая сероглазая девушка с немного вздёрнутым носом и нескладной, почти подростковой фигурой, стоявшая ближе всех к Борису и уже успевшая заглянуть в его экзаменационный листок, возмущённо воскликнула:
– Какая тройка, о чём вы говорите? У него по обоим русским пять! Посмотрите.
Антипов выхватил из рук Бориса листок, посмотрел отметки, похлопал его рукой по плечу и радостно воскликнул:
– Ну, брат, да ты молодец! Если уж тут сумел по пяти отхватить, так за остальное я спокоен. Пойду других выручать, у них дела похуже, – и Антипов стал пробиваться к выходу из коридора.
Он оказался счастливым предсказателем. Через пять дней Борис также успешно сдал физику, а ещё через пять – и химию. 25 августа 1935 года в списках первого курса Кубанского медицинского института имени Красной армии, вывешенных в коридоре, Борис Алёшкин нашёл свою фамилию и узнал, что он зачислен в первую группу вечернего потока. Нечего и говорить, как были рады этому успеху и Борис, и Катя!
Занятия начались 1 сентября. Катя уже полностью вошла в курс своей работы в «Круглике» и, благодаря прекрасной технике машинописи, а также и отличной общей грамотности, уже заняла там весьма прочное положение. Вскоре большинство научных работников института, и даже сам Василий Степанович Пустовойт, предпочитали отдавать в печать свои работы именно Алёшкиной. Работа, хотя и давала Кате приличный заработок, требовала от неё много времени и напряжения.
Борис уходил на работу к восьми часам утра. Затем прямо из конторы Адыгоблпотребсоюза в четыре часа бежал в институт и возвращался домой часов в 10–11 вечера. Эла находилась в детсаде, а Нина в яслях до четырёх часов дня. У обоих родителей не было времени ни провожать их, ни проводить с ними вечера, ни вести домашнее хозяйство, пришлось искать домработницу. При помощи соседки, старушки из дома № 128, нашли пожилую женщину, жившую через один-два квартала от Алёшкиных. Она согласилась приходить, присматривать за детьми до возвращения кого-либо из родителей, но всю остальную домашнюю работу и, главным образом, приготовление еды и стирку, хозяевам и, конечно, главным образом, Кате, пришлось оставить себе. Вставая в шесть часов утра, она готовила завтрак, а часто и обед, отводила Нину в ясли, после чего мчалась за город в свой «Круглик». Элу иногда отводил Борис, но чаще это делала приходившая Меланья. Стирку, а иногда и заготовку еды на несколько дней, Катя проводила в воскресенье. Для хранения приготовленной еды использовался имевшийся во дворе колодец, куда кастрюлю с борщом, а иногда и котлеты, спускали на длинной верёвке, ведь тогда холодильников-то не было.
Как видим из сказанного, с началом учёбы Бориса на Катю легла огромная тяжесть всей домашней работы, не считая того, что и основной доход для содержания семьи зарабатывала тоже она. Вряд ли какая-нибудь другая женщина смогла бы выдержать такую большую, даже чисто физически, нагрузку, а эта – молодая, очень хрупкая на вид – справлялась со всем и постоянно была весела.
С первых же дней занятий в институте Борис познакомился со своими товарищами по группе, а со многими из них и подружился. В его группе было всего 18 человек, примерно по столько же было и в остальных семи группах. Таким образом, на вечернем потоке училось около 200 студентов, на дневном было немногим больше. Как правило, студенты вечернего потока состояли из людей, работавших до этого в медицине, и потому все они были не юного возраста. Правда, в каждой группе находилось несколько человек только что окончивших школу, из тех, кто не получил общежития. Познакомимся немного с теми, кого Борис считал своими наиболее близкими друзьями.