Необыкновенное приключение Никиты Рощина
Шрифт:
В низенькой белой сакле, с земляным полом и маленькими окошечками, постланы были три тюфяка, набитые сухими листьями. Привезенную из города провизию поместили в чулане при сакле. В очаге разожгли огонь, повесили чайник, на сковородке поджарили колбасу, выпустили туда яйца, и ужин на столе, устроенном из старой двери, был неописуемо вкусен и сладок. Василий Тыркин, наевшись, разоружился и даже снял шинель. Никита с отцом вышли посидеть на бревне за порогом сакли. Ночной воздух был мягок. Внизу сонно шумел поток. Никите тоже хотелось спать, и он таращил глаза на большие звезды, переливающиеся чистым светом над смутным очертанием гор. Заверткин, присев
– Живому человеку здесь жить невозможно,- говорил он деликатным голосом,- сколько горя наберешься, слез одних прольешь,- и-и-и, батюшка, Алексей Алексеевич. Первое дело - медведи кровожадные, весь лес изломали, ничего не боятся, только и смотрят--кого задрать. Второе дело - шакалы... Слышите, как он заливается...
Никита прислушался,- в тишине, далеко в лесу, тявкал кто-то, подвывал, начинал рыдать сдавленным воплем. Никита поджал ноги и придвинулся к отцу.
– Так он и заладит вечить, скулить на всю ночь,- продолжал Заверткин.А что ему надо, о чем тоскует? Видно, так господь его сотворил уродом. Третье дело - змея, желтобрюх, ужасная, длинная,- сколько я от них бегал. У нас в Тульской губернии змейка аккуратненькая, а этот, злодей, сам из пещеры на баранов кидается. Отвратительная здесь природа. Одна пчела хорошо водится, и в потоке рыбы - хоть руками лови... И еще забота - разбойничий. Это ведь самое воровское место - Кавказ. Пятнадцать лет здесь живу - не могу привыкнуть... Нет, это место страшное, здесь жить нельзя.
Звезды, на которые смотрел Никита, становились все больше над горой, все пушистее и вдруг погасли. Чей-то родной голос проговорил над ухом: "Э, братец мой, да ты спишь". Чьи-то руки взяли и понесли, и положили на что-то удивительно мягкое, пахнущее листьями. Потом это мягкое провалилось...
...Потом из камина вылез медведь, сел за стол, подпер лапой щеку и сказал человеческим голосом: "Нет, братец мой, это место страшное..."
ЯШКА
Никита проснулся от голосов на дворе. Сакля была пуста. В раскрытой двери, за которой - синее-синее небо, стоял низкорослый козел с бородой до земли и глядел на Никиту стеклянными глазами. Когда Никита протянул к нему руку и позвал: "Бяшка",- козел бешено топнул копытцем. Никита бросил в него подушкой,- козел исчез.
На дворе Василий Тыркин уже мастерил сачок из своей рубашки, которая только и годилась для рыбной ловли. Заверткин колол чурки, растапливая помятый, вычищенный самоварчик.
– Я уж как просил разбойников,- говорил он Алексею Алексеевичу, сидевшему на бревне,- все берите, грабьте, благодетели, самовар мой не грабьте. Атаман мне говорит: "Счастье твое, старый черт, что на хороших людей напал, революция не нуждается в твоем самоваре",- и пхнул в него ножкой. Вот самоварчик с тех пор и течет.
Никита сел рядом с отцом. Горы, казавшиеся вчера ночью далекими и огромными, были совсем близко и не так высоки. Зеленая лужайка недалеко от сакли уходила вниз, и там, в утреннем тумане, шумел, тише, чем ночью, поток. На той стороне его, еще неясные, проступали из тумана деревья. А из-за угла сакли высовывалась рогатая голова козла, и он опять непонятно уставится на Никиту.
– Сказать трудно - сколько я от него горя хлебнул,- говорил Заверткин,- и бил я его и в лес водил, чтобы его там звери задрали,- он все свое: только и заботушки,- кого ему забодать. Яшка, Яшка, поди сюда.- Козел подошел.- Видите, как он на мальчика смотрит. Ему, значит, интересно напугать, с ног сбить. Когда у нас разбойники-то были - он так на атамана накинулся,- тот от него по двору без памяти бегал... Ну, пошел, пошел.- И Заверткин кинул в козла чуркой.
Напившись чаю, Алексей Алексеевич ушел за двенадцать верст в город "выяснить политическую обстановку" и, если попадется, купить для нужд хозяйства мерина. Мальчики пошли ловить рыбу.
Поток прыгал и пенился глубоко в узком и туманном ущелье. Мальчики спустились к нему по выступам скал, хватаясь за полусгнившие лианы. Внизу было сыро, пахло гнилью, и грозно шумела седая вода. Василий Тыркин пробрался по мокрым, покрытым плесенью камням до середины потока и начал заводить сачок.
– Есть!
– вдруг крикнул он, вытаскивая бьющуюся голубую пеструшку.
И сейчас же за спиной Никиты кто-то ответил: "Бе!" Никита обернулся. За его спиной стоял козел, и, едва только мальчик обернулся, Яшка ударил его в спину рогами. Никита вытянул руки и полетел в поток,- вода подхватила его, протащила по каменистому дну. Отплевываясь, он ухватился за камень, вылез и сейчас же начал искать булыжник - запустить в козла.
Но Яшка уже стоял наверху, на скале, и, нагнув голову, глядел оттуда белыми глазами на Никиту. Мальчики полезли за ним -ловить. Яшка исчез, точно его никогда и не было. И только вечером Заверткин привел его из лесу, привязал за рога к дереву и, стегая хворостиной, учил:
– Будешь бодаться, будешь бодаться, иродова образина.
Козел помалкивал.
ЗИМА
Теплые дни стояли с неделю, потом подул резкий ветер, оголились, потемнели голые леса, и мрачный шум их заглушал ворчание потока. По вершинам гор клубились серые облака, цеплялись за лесистые склоны и, наконец, заволокли все небо. Выпала крупа. Потом пошли дожди со снегом.
Весь день приходилось сидеть в сакле. Алексей Алексеевич часто уезжал на купленном за "бешеные" деньги мерине Пузанке в город на заседания "Комитета восстановления государственного порядка". Никита, чтобы не отбиваться от чтения и за неимением иных книг, читал "Молоховца", поваренную книгу, и на ней же решал арифметические задачи. Василий Тыркин вырезал деревянные ложки,- этому его научили в ударном батальоне.
Ложились спать рано. Вставали с восходом солнца. В сакле было хорошо, покуда горел очаг, завелись даже сверчки и мыши, но за ночь сильно выдувало.
Однажды на рассвете Никита проснулся от холода. На столе горела свеча, воткнутая в бутылку. Отец, уже одетый, сидел на корточках перед очагом и дул под охапку хвороста в угли. Никите стало очень жалко отца, сидящего на корточках, и он сказал:
– Папочка, холодно,- правда?
– А вот я сейчас огонь раздую,- ответил отец негромко, взял свечу и вышел в сенцы и оттуда уже громко проговорил: - Никита, снегу-то сколько выпало за ночь!
Никита накинул пальто и выбежал в сенцы. В раскрытую дверь была видна поляна, покрытая белым, чуть голубоватым снегом. Пахло зимним, чистым холодком. За горами, в мутном небе, проступали красные полосы зари. Отец обнял Никиту за плечи и сказал странным голосом:
– А что теперь у нас в Москве делается, а?
Снег этот держался долго, хотя дни стояли мягкие, с задернутым мглою солнцем. Василий Тыркин еще до рассвета теперь начал уходить в лес, пропадал там целыми днями. "Время, парень, строгое,- говорил он Никите,самое теперь время красного зверя бить". Иногда он брал с собою и Никиту.