Необыкновенное приключение Никиты Рощина
Шрифт:
Однажды мальчики забрели далеко в горы и обходили овраг, где, по расчетам, должен был лежать медведь. Никита шел с опаской, осторожно раздвигая сучья, ронявшие снег. Василий Тыркин посвистывал иногда, саженях в ста по той стороне оврага.
Вдруг неподалеку послышался хруст дерева. Никита остановился,- ясно было слышно, как кто-то ломает сухие ветки. У него стало пусто в коленках. "Ну, нет, не струшу",- повторил он несколько раз и ползком начал спускаться в овраг.
На склоне оказались следы, точно кто-то хотел подняться и съехал,из-под снега зеленела мерзлая трава. Никита поднялся,
Но вот ближайший начал поворачивать голову и впился в Никиту круглыми темными глазами... Вскочил на ноги и выхватил из-под бурки кинжал. Товарищи его тоже поднялись, вынули кинжалы. Затем первый подошел к Никите, взял его, как филин, жесткими пальцами за руку и дернул вниз, поставил около костра.
– Ты кто такой? Ты зачем здесь?
– спросил он свирепо. Его товарищ схватил Никиту за подбородок и сказал: ""Ва!" Другой щелкнул очень больно Никиту в нос и сказал: "Ха, ха!"
– Пожалуйста, не щелкайте меня по носу,- проговорил Никита неожиданно шепотом, и сейчас же, чтобы не показать, будто он трусит, он выдернул руку и толкнул в живот того, кто сказал "ха-ха". Человек этот подскочил, ударил в ладоши и сел на корточки,- коричневая рожа его была осклаблена, выпученные глаза - желтые, как от табаку.
– Не смейте меня трогать, а то мы с вами расправимся,- насупившись, пробурчал Никита. Тогда первый опять взял его за руку и прохрипел:
– Спички у тебя есть?
Никита подал ему коробочку со спичками. Все трое закричали: "Га! ва! ха-ха!" - и подожгли костер,- повалил дым, затрещали сучья. Никита сказал, что ему бы нужно теперь идти. Ему на это ответили:
– Мы тебе руки свяжем, уведем в горы. Нам за тебя денег дадут.
– Вы разбойники?
– спросил Никита, кусая ноготь.
– Кто - мы? Конечно - разбойники. Мы дома жжем, людей режем, деньги себе берем. Мы абреки.
Разбойники опять вынули кинжалы, и каждый начал резать на мелкие кусочки мерзлую баранину, лежавшую тут же на снегу, насаживать кусочки на хворостинку.
"Бах!" - вдруг раскатился по лесу выстрел. Разбойники, как на пружинах, вскочили, оглядываясь, ощерясь. "Бах! Бах! Бах!"-один за другим хлестнули и гулко покатились по лесу три выстрела. Никита увидел в шагах пятидесяти Василия Тыркина, стрелявшего с колена по разбойникам. Никита сейчас же бросился в гору и лег. "Бах! Бах!"
Затем все затихло. Только очень далеко трещали сучья,- улепетывали разбойники. И скоро послышался тревожный голос Василия Тыркина:
– Никита? А Никита? Куда ты провалился?
– Здесь я,- ответил Никита, размазывая ладонью вдруг полившиеся слезы.
ТАИНСТВЕННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ
В феврале опять подул ветер, хлынули дожди, вздулся и сердито заревел поток, и уже по-весеннему зашумели влажные леса.
А когда выглянуло солнце, на коньке сакли свистнул протяжно скворец и, задирая к солнцу черную головку, залился на разные чудесные голоса. Заверткин вынес было из погреба колоды с пчелами. Но радость весны прервалась неожиданным событием.
Однажды ночью все проснулись от далекого грохота, похожего на гром. Это стреляли пушки. Василий Тыркин нацепил гранаты под шинель и, озабоченно пошмыгивая, ушел на разведку. Отец то выходил из сакли и слушал раскаты канонады, то присаживался к столу и хрустел пальцами. Заверткин взял самовар и унес его в лес: "от греха подальше". Никита сидел на тюфяке,- у него ослабели ноги и было тоскливо.
В конце дня пушки стали затихать, и опять нежным голосом запел скворец на сакле. К вечеру явился Василий Тыркин с исцарапанной щекой и без гранат, бросил картуз об землю и сказал:
– Наши все пропали.
Алексей Алексеевич опустился к столу и закрыл лицо руками. Потом он позвал Никиту, поставил его между колен и, глядя серьезно в лицо ему, сказал:
– Нам нужно бежать, Никитушка.
– Куда?
– Не знаю, подумаю.
Он подошел к двери, долго глядел на горы, потом махнул рукой:
– Вот, нам уж и нет больше места на родине.
Весь этот вечер отец и Василий Тыркин совещались и не переставая курили табак. Было решено пробраться в Гагры,- на Пузанка навьючить багаж, самим же идти пешком. Отъезд назначили на послезавтра. Рано утром отец, бросавший в огонь очага какие-то письма и бумаги, сказал Никите:
– Поди, пожалуйста, в лес и нарежь побольше хворостинок, нам нужно сплести корзины для вьюка.
На дворе Василий Тыркин, мастеривший вьюки, крикнул Никите:
– Ты не ленись, добеги до оврага, где мы разбойников стреляли,- там хворостины хороши.
Утро было теплое. Нежно зеленели деревья, на иных набухшие почки были точно помазаны смолой. Трещали, летали между ветвей сивоворонки. В лесу, насыщенном запахом весеннего сока, было весело от свиста птиц и бегающих пятен солнца. Нельзя было понять - почему на родине нет больше места жить.
В знакомом овраге, заросшем орешником, Никита услышал такой треск и сопение, что сейчас же счел за нужное влезть на дерево. Было похоже, будто по кустам изо всей силы таскают какую-то тушу,- кустарник так и валился во все стороны. И, наконец, Никита увидел животное, ростом с человека, покрытое драной, бурой, в клочках шерстью. Оно ехало на заду, забирая под себя что попало передними лапами, терлось и валялось, и недовольно поревывало, мотая широколобой мордой, разевало маленький свинячий рот. Это был только что поднявшийся из берлоги медведь,- он линял и выкидывал пробку.
Никита свистнул. Медведь ахнул по-человечьи и тотчас косматым шаром выкатился из орешника и затопотал, затрещал по лесу.
Никита спрыгнул на землю и стал резать орешники, драть с них легко сходящую сладкую кору. К полудню он нарезал большую вязанку, взвалил на спину и понес домой.
Идти было жарко. Ломило плечи. Несколько раз Никита присаживался и видел дятла, который со страха поднял красный гребешок и пестреньким платочком пролетел сквозь листву, видел, как муравьи тащили сосновые иглы и дохлых мух к себе в муравейник, запустил шишкой в белочку, прильнувшую на растопыренных ножках к стволу дерева, спугнул из кустов огненного фазана и, наконец, приплелся домой.