Необыкновенное счастье

Харлоу Мелани

На секунду ее лицо побледнело, но она быстро пришла в себя, ударив меня по руке.

— Ты такой придурок! Давай. Поговори со мной. Знаю, мы не были друзьями в школе или даже приятелями, но, по крайней мере, знаем друг друга давно. С четвертого класса, верно? Ты пришел в середине года.

Она была права, мы переехали из Чикаго после того, как моя мама умерла, чтобы жить ближе к семье отца.

— Ты помнишь это?

— Да. И я помню, что ты очень хорошо успевал в математике и однажды задержался на перемене, чтобы помочь мне с решетчатым умножением.

—

Да? — Святое дерьмо, как я мог забыть подобное? Я был тронут, что она помнила подобное обо мне — что-то положительное и не странное. Напряжение в моих плечах немного ослабло. — Хорошо. Я не серийный убийца. Но проблема в том, что иногда я могу им быть.

— Что? — она озадаченно посмотрела на меня, затем перевела взгляд к окну, как будто размышляла о побеге. Не стал бы винить ее. Я сомневался... рассказать ей — правильное решение? Если она сбежит, не почувствую ли я себя хуже?

Перестань предугадывать. Просто расскажи ей.

— Это сбой в моем мозге, — наконец сказал я. — Страх причинить вред поселился там и отказывается исчезать. Я читал, что у других людей такие мысли появляются время от времени: мимолетные изображения сделать что-то нехарактерное, что-то жестокое и ужасное, но затем это проходит так же быстро, как и появляется. Не у меня. Когда подобные мысли попадают мне в голову, то остаются на постоянной основе, и я не могу что-то сказать или сделать, чтобы от них избавиться.

— Какого вида вред? — спросила она осторожно.

Я не мог сказать о том, как думал задушить ее — просто не мог.

— Обычно это что-то специфическое, — сказал я, потирая затылок. — Например, я отказался использовать ножи дома, если кто-то есть рядом, потому что боюсь, что потеряю рассудок и кого-нибудь заколю. В действительности, я заставил отца спрятать ножи, и использую только пластиковые.

Ее челюсть отвисла.

— Что? Но ты знаешь, что не заколешь никого.

— Не имеет значения. Мне кажется, что если мысль появляется, то значит, я действительно хочу это сделать, и я не тот человек, каким себя считал.

— Это ужасно, — сказала она тихо. — Ты всегда чувствуешь себя так?

— Это началось, когда мне было около восьми, но мне не поставили диагноз до подростковых лет. И все, что я привык делать, все еще иногда делаю: подсчет, одержимость определенными цифрами — мой мозг считает, что это как-то помогает. На время это избавляет от беспокойства, и я чувствую себя в безопасности, и мне кажется, что и люди вокруг в безопасности.

Она медленно кивнула, обдумывая все.

— А... микробы? Мытье рук?

Он помнила это.

— Это тоже связано. Это видимые непреодолимые аспекты ОКР, те на которые люди имеют тенденцию фокусироваться, но для меня, по крайней мере, на данном этапе моей жизни, самое худшее — навязчивые мысли. Обычно я в состоянии справиться с другими вещами.

— Ты не можешь просто... — она взмахнула рукой. — Выкинуть их из своей головы? Например, думать о чем-то другом? Как я делаю.

Я покачал головой.

— Я бы хотел, но это не только невозможно для меня, чем больше я пытаюсь это делать, тем хуже становится.

—

Боже, Себастьян. Я понятия не имела. Должно быть, тяжело жить с этим.

— Так и есть. — Мне на удивление легко открываться ей. Единственный человек, с кем я говорил об этом последние годы, — мой психотерапевт. Я обычно никогда не разговаривал о подобном с женщиной на свидании. Но было хорошо. — Ты знаешь, голос в твоей голове, который знает все твои самые глубокие страхи и опасения, тот, кто знает, как заставить тебя усомниться в себе, тот который не оставляет тебя в покое, пока ты не чувствуешь себя на грани, что даже не можешь функционировать?

— Да, — сказала она тихо. — Я ненавижу этот голос.

Я посмотрел на нее.

— Что говорит твой?

Она вздохнула.

— Что я глупая. Неудачница. Что никогда не буду так успешна, как мои сестры, и даже не должна пытаться.

Ее искренность удивила меня, как и сомнения в себе. Снаружи Скайлар Никсон производила впечатление человека, у которого есть все, что нужно. Но я лучше других знал, что сложно сказать, с какими демонами борешься.

— И та знаешь, что это неправда. Но сложно игнорировать, не так ли? Для меня — невозможно. Мне пришлось научиться принимать эту часть себя, не будучи ее жертвой, или не жертвуя своей жизнью из-за этого. — Или хуже, чьей-то еще жизнью, подумал я, слыша звуки мучительных рыданий Дианы за закрытой дверью спальни.

Она наклонила голову, на ее лице было любопытство.

— Как ты справляешься? Медикаменты?

Я сфокусировался на женщине перед собой.

— Часть этого, но медикаменты не исцеляют. Думаю, что самая большая помощь, — терапия. — Я сделал глубокий вдох и выдохнул. — У меня есть хорошие и плохие дни. Сегодня хороший.

Она улыбнулась.

— Думаю, и у меня.

***

Может, это был и хороший день, но входя в ресторан вместе со Скайлар, я все еще чувствовал себя на грани потери контроля. Мы оказались за четырехместным столиком, и она присела рядом со мной, что сделало ее ближе, чем, если бы она сидела напротив меня. Люди пялились на нас, как будто удивляясь, что такая девушка делала с таким чудаком, как я. Я не был глупцом — я знал, что слухи расходились после моего возвращения из Нью-Йорка, особенно учитывая, что у моей свояченицы был болтливый рот, но я привык не обращать внимание на мнение людей. Хотя Скайлар держала голову опущенной, занавесив волосами лицо. Она стыдилась находиться здесь со мной? Если так, то почему пригласила меня выпить? Это ошибка.

— Ты в порядке? — спросила она с беспокойством. — Извини, что люди пялятся на нас. Это моя вина, и, вероятно, ты неловко себя чувствуешь.

— Твоя вина? Думаю, это моя вина.

Ее глаза расширились.

— Твоя вина? Почему это должна быть твоя вина? Я единственная, кто выставила себя идиоткой на национальном телевидении. Боже мой, пьяной я объезжала металлического быка семь секунд.

— Черт, — сказал я с вытянутым лицом. — Ужасное число.

Она выглядела озадаченной, затем поняла.