Необыкновенные приключения Карика и Вали (Художник Г. Фитингоф)
Шрифт:
– Как? – удивился Карик. – Разве комары бывают разные? Я думал, все комары на один лад.
– О нет, их сотни видов. В одном только нашем районе есть комары-дергуны, комары-толкунчики, бородатые комарики, комары-долгоносики, малярийные комары, комары перистоусые, комары земноводные, комары обыкновенные. У нас есть даже снежный комарик.
– Белый?
– Нет! Снежным он называется потому, что живет на снегу.
– Разве и зимой комары живут?
– Жизнь не прекращается ни летом, ни зимой, – ответил Иван Гермогенович. – Летом ползают, прыгают и летают одни насекомые, зимой – другие. Например,
– А комары все кусаются? – спросила Валя, боязливо поглядывая на личинку дергуна.
– Личинка не кусается, да и взрослый дергун не трогает ни человека, ни других животных. А вообще-то что такое, в сущности, укус нашего комарика? Так! Чепуха! Пустяки! – Иван Гермогенович погладил бороду и улыбаясь сказал: – Вот на острове Барбадос комары кусают, так это действительно, я вам скажу, кусают!
– А что? Очень больно? – прошептала Валя.
– Чувствительно… Там, между прочим, был такой случай. В городе Веракрус какая-то женщина заснула летаргическим сном. Ее родственники решили, что она умерла, потому что лицо у нее было восковое, а сама она холодная как лед. Ну, ее, понятно, положили в гроб, а гроб вынесли на веранду.
– Ну и что же?
– И вот, лишь только наступила ночь, как на веранду налетели тучи барбадосских комаров. Они густо облепили мнимоумершую и принялись ее так жалить, что она проснулась, схватила с перепугу крышку гроба да так, с крышкой в руках, и выбежала на улицу.
– И уже больше не умирала? – спросил Карик.
– Да, после этого она жила до самой смерти.
Вдруг Валя вскочила и закричала:
– Ой, смотрите, какая барбадоска плывет! Уй-юй-юй!
Под водой в стороне от корабля мчалось длинное серое животное с огромной головой. Все оно было точно сшито из кусков. Широкий хвост, похожий на три петушиных пера, извивался с поразительной быстротой. Животное время от времени останавливалось, вытягивалось, как струна, и вдруг быстро-быстро надувалось. Надувшись до отказа, оно отбрасывало назад упругую струю воды. Этой струей оно отталкивалось, двигаясь вперед, как ракета.
– Личинка стрекозы! – сказал профессор.
– Вот бы нам ее, – сказал Карик, – вместо мотора.
Профессор засмеялся:
– Ну, с таким мотором нам, пожалуй, не справиться. Личинка стрекозы, друзья мои, очень опасная зверюга. Она нападает даже на мелкую рыбку и пожирает ее. А ведь любая рыбешка по сравнению с нами – целый кит.
– А вот и ее мама-стрекоза! – сказала Валя. – Смотрите, куда это она лезет?
Прижав к спине крылья, большеголовая, глазастая стрекоза уцепилась за ствол подводного дерева и стала спускаться на дно вниз головой.
– Чего это она? – удивился Карик. – Топиться вздумала, что ли?
Валя поглядела на стрекозу, подумала немного и нерешительно сказала:
– Наверное, она пришла свою личинку навестить. Соскучилась, вот и пришла. Очень даже просто!
Профессор засмеялся.
– А еще проще и вернее вот что, – сказал он. – Стрекоза опускается под воду, чтобы отложить яички.
– Ух, страшная какая! – сказала Валя.
– Что ты, она очень красивая! – возразил Иван Гермогенович. – Недаром немцы дали ей поэтическое имя – вассерюнгфер – водяная дева, а французы называют стрекозу мадемуазель, что по-русски значит «девица».
В это время по озеру побежали волны. Паруса зашумели. За кормой заплескалась вода.
– Команда, по местам! – закричал Карик.
– Есть, капитан! – ответил Иван Гермогенович.
И корабль снова помчался по волнам.
Карик забрался на мачту.
«Карабус» плыл, лавируя между зелеными плоскими островами; это были мясистые листья кувшинок и белых лилий.
Наконец «Карабус» вышел на чистую воду.
Карик приложил ладонь к глазам.
Вдали, за синевой озера, сверкающей под солнцем, он увидел туманный берег. Он почти сливался с водой. Облака лежали над голубой полоской земли, как белые ватные горы.
Когда Карик присмотрелся, он заметил на горизонте крошечную, тонкую, как булавка, черточку. Наверху трепетало что-то очень похожее на красную пушинку.
– Вон он, маяк! Держите, Иван Гермогенович, вправо. Так, так! Еще правей! Натяните правые шкоты, тысяча чертей! Еще! Еще! Стоп! Так держать!
– Есть так держать! – гаркнул профессор.
Прямым курсом «Карабус» помчался к берегу. И вдруг все кругом зазвенело, запело. Пела вода, пело небо.
Карик испуганно оглянулся и торопливо спустился с мачты на палубу.
Профессор стоял, задумчиво прищурив глаза и, склонив голову набок, слушал удивительную музыку. Казалось, тысячи скрипок и флейт играли несложную, но очень приятную песенку.
Профессор вздохнул:
– Удивительно нежная музыка, не правда ли? Можно подумать, будто поют сказочные морские сирены, а между тем это поет ансамбль водяных хищников.
– Кто они?
– Свирепые хищники! Клопы-кориксы. Обжоры и разбойники. Но до чего же талантливы, шельмецы. Какая удивительная музыкальность!
– Как же они поют? Разве у клопов есть голос?
– Поют они ногами, – сказал Иван Гермогенович, блаженно улыбаясь, слушая хор хищников с закрытыми глазами. – Клопы-кориксы, клопы-гребляки, клопы-гладыши потирают передними ногами свои хоботки, словно щетинками по зубчикам музыкального ящика, а трение порождает музыку. Кстати, среди насекомых певцов и музыкантов немало. Но самое музыкальное насекомое – это, конечно, цикада. У нее и самый сложный музыкальный орган.
– Вот смешно как, – засмеялась Валя. – И поют ногами, и слушают ногами.
– Не все ногами слушают. Клопы, муравьи и бабочки слушают усиками… И слушают по-разному, и поют по-разному. Сверчки, например, любители хорового пения, но многие насекомые выступают как солисты.
– Интересно, почему они поют? Потому, что весело, или потому, что скучно? – спросила Валя.
– Видишь ли, одни насекомые поют, как бы аукаясь. Все их песни – это перекличка. «Ау, я здесь! – поет один. – А ты где?» – «Я тут, я тут!» – отвечают другие. «Держитесь все вместе!» – поют они уже хором. Другие насекомые, как, например, цикады и кузнечики, пугают своим пением врагов. «Я очень страшный! – поют они. – Не подходи ко мне, если дорожишь своей жизнью!»