Дедушка вышел дровец нарубить,Залюбовался восходом.Он не успел это все полюбить,Жизнь отмерял год за годом.В черной работе колхозных полей,Что заработал – при нем же:Грыжа да этот, что нету вредней,Сядешь, а он: нет… неможно!Может, с десяток (он их не считал),Есть «посурьезней», есть «слабше».Бабка ругает: «Совсем оплошал!»И нахлобучила шапкуВ летний денек старику-дураку,Мягко, жалея, толкает.«Клецок сварить?» – «Крохи нет табаку».Все-то они понимают.Слов мудреватых, словно вода,Брызнул, а глядь – испарилось!Столько сказали за век, что беда!Нынче молчанье как милость.Дедушка куцо под носом утер,Так-таки печка заждалась!Эхма, сегодня тяжелый топорИ неподатливей малость.Ветка сухая со старой
вербы,Видно, с макушки сверзилась.«Че же квелить? Слава богу живем, —Дедушка вмиг догадался:И не изба у нас – сказочный дом!»Правда, один он осталсяВ хуторе. Мысли его перебилСкворушка – грянул он песней,Было в ней много задора и сил,Мир стал чудесен и весел.Дед по-простецки ушанки крылоПоднял, вольготней чтоб слышатьДобрую весть – уже близко тепло,Но дрова не бывают лишними.
«Не сосчитать вовеки перепутий…»
Не сосчитать вовеки перепутий,Углов и тупиков. Темным-темно.И разобраться в заморочках сутиНе всем живущим на земле дано.Гадаю я, соображаю тупоО том, что есть. И нет чего. И нетВсего того, что мимолетно, хрупко,А втуне этим значим белый свет.Уперся лбом о выступ, о корягу,Топчусь в вонючем жидком киселе.И со стихами комкаю бумагу —Чтобы душа моя осталась бы целей.Я возвращаюсь. Те же преткновенья,И в те же раны та же боль вошлаСквозная. Где же кровь? СвеченьеЕе? Она была иль не была?Хотя бы капля – слабый признак плоти.Далекий ропот галочьих орав.Никто меня уж не окликнет: кто ты?И в чем виновен ты? И в чем ты прав?
Пасха
Я на Пасху не жалею хлеба,Угощаю от души скворцов,Чтоб их пеньем оглашалось небоДо сокрытых тайною краев.День настал радений и поклонов,И молитв, и слез, что так светлы,Как в цветах черемуховые кроны,Как сиянье солнечной ветлы.Все сегодня праздником возвышено,В тень никто не прячется тишком,Словно вся-то жизнь лучами вышита,Тронутая малость полынком.Не скажу: «Отрада привалила…»Даровал Господь ее, чтоб яВновь обрел врачующие силы,По-сыновьи мир большой любя.Те, кто беден, их не избегаю,Ободрю их словом, помогу,Чем могу. И впредь им обещаюПобывать в застенчивом кругу.Душу я для них не пожалею,Позабудут про ущербность лет.Пасха, ведь она всех дней милее,Без нее самой Вселенной нет.
В сиянье лучей Бузулука
В бабье цветистое дивное лето,Всю-то Донщину окинув глазами,В гости к себе пригласила поэтовНовая Анна, как добрая мама.Едут с краев отдаленных и близких,Кто с хуторов, кто с райцентров послушно,К сердцу тетрадки ладонью притиснув,В «Ниве» советской, в автобусе душном.Ждали весь год, наскучались в разлуке,Снова их праздник настал откровений,В ясном сиянье лучей БузулукаСколько озвучено будет творений!Площадь центральная солнцем залитая,Город встречает шумливых гостей.Всем самородкам подмостки открыты.Мощь набирает словесный ручей.И – понеслось! В стороне не удержишься.Чувств огневых половодье! Я самТронул Пегаса с насиженной межи,Мед стихотворный потек по усам.Родина малая, счастлив свиданью,Дух не иссяк твой в сумятице дней,Как и в былые года, первозданен,Свято созвучен с судьбою моей!18 сентября 2015 г. в день очередного музыкально-поэтического фестиваля «Сентябрина», город Новоаннинский
«Русь на причуды таровата…»
Русь на причуды таровата,Чудак сидит на чудаке,Такие славные ребята,С жар-птицей в поднятой руке.Дров наломают, пересолят,До слез друг друга осмеют.И дуб столетний пересадят,Под мышку радугу возьмут.И вот из этих Ванька Ветров,Как бы играючи, без думОднажды сочинит «сонету»…И на тебе — триумф и шум:«Как гармонично и игриво!»Серьезно хоть кого спроси,Все скажут, что такое дивоВозможно только на Руси.
«Греха не совершал. Но грешен все равно…»
Греха не совершал. Но грешен все равно.И к бесу не примкнул. Однако маловер.Вина не пьешь почти. Играешь в домино,А для пометок нужных лежит в кармане мел.Порою он спасал, порою пасовал,Когда сосед локтем стирал пыльцы черту.«Ты, – говорил, – козел!» Мемекать заставлял,Он унижал, чтоб ты не пер на высоту.Чтоб был ты, как и он, однообразно сухИ прятался лицом в чертополохе тьмы,С одышкой затая низвергнутый уж дух,И в десяти шагах от ломовой тюрьмы.Ты, верно, был другим в пространстве дней и лет.Букварь читал. Потом у весен и у зимРос на виду, хотя, положим, не поэт.А кто? Не знал ты – был каким.
Емеля не поедет на печи…
Перевелись в России чудаки,А с ними шутки добрые, улыбки.Слоняются угрюмые хмыриИ ломятся назойливо в калитки.И беззащитных грабят стариков,Нет денег – все иконы посрывают,А на прощанье сунут «петухов»:Чтоб не было улик, огонь «спасает».На эту сволочь жалко тратить строк,На них не обратил бы я вниманье,Но вот убит позавчера пророкВо храме в час святого отпеванья.Преступник ухмыльнулся: «Пошутил!»И суд «смягчился» — признан фактор важный,Последний «по заслугам получил»,Как не за столь значительную кражу.На смену простодушью, озорству,Веселой искрометности, задоруПришло, испортив жизни красоту,Глухое сатанинское отродье.И белый свет померк. И наявуНа ладан дышат русские деревни. А я в отчаянье кричу, зову… Холмов священных неподвижны гребни, Как обелисков горестных чреда И невозвратность благостного чуда. Емеля не поедет по дрова В лес на печи порошею… Покуда Куражится и злобствует иуда!
«Живущие на мусорке коты…»
Живущие на мусорке коты,Меня считая равным по судьбине,Подходят, благодушны и просты,И я стою у них посередине.Они не лезут с ласкою к ногамИ не являют чувства униженья,По их глазам угадываю самИх горькое святое откровенье.Они котов домашних мне родней,Понятные, как ветер и туманы,Как позднее дыхание полейВ осаде взбунтовавшихся бурьянов.И все они извечно без имен:Им имена без надобности всякойНа воле вольной. Ухнет если гром,Подвал есть с сокровенною клоакой.Захлюстанная баба из ведраПлеснет помоями на них угрюмо,Они забьются в уголке двораИ, лапкой умываясь, рады утру.И я живу под прессингом тычков,Недобрых взглядов хамов и пустышекБез имени и прочих орденовВ своей судьбою нареченной нише.И я бегу от грома под сирень,Руками закрываюсь от помоев.И следует за мной живая теньСветлейшего на свете домового.
Лиходеи
Непонятно было раньше,А сегодня – в петлю лезь!Что ни час, ни день, то ранаИ в крови зубной протез.А лелеял все надежду:Буду старым – отдохнуОт огульного невежества,Что заполнило страну.Чикиляю я в сторонке,Не встреваю в разговор.«Глянь, поэт! – летит вдогонку, —Ни к чему нам этот сор!»Молодые и откормленные,По бутылке – в кулаке,Им ли знать России корни!Родина в «черновике».Стаей шлындают, цепляют,Зубоскалят, хохоча,Наземь женщину валяютИ кофтенку рвут с плеча.И прохожие во страхеБез оглядки прочь бегут.А несчастной ее «ахи»Не помогут, не спасут.Драма – воплощенья срама,Удушающий удав!Вот тебе и «ма-ма… ра-ма…»Дима… Владик… Владислав…И букварь. Училки голос:«Всем пятерки! Так держать!»…Соскользнул рисковый полоз.Чью-то бьют жену и матьЛиходеи, отморозки,Кольца бликами в ноздрях.Запропали где-то россы.Вон грядет уж скорый крах.Ну а мне терять-то нечего,Зашибут… Не лучше ль так?!Подвернул. «Сюда со свечкою,Щас поймешь». В лицо – кулак!И трусливо разбежалисьПо домам. Проголодались.Впечатлений через край!Им Христом заказан рай.
«Сосед, на корточках согнувшись…»
Сосед, на корточках согнувшись,Сбирает реденький крыжовник,В работу вкладывает душу,От остального отрешенный,Мирского, будничного, словноВ деянье этом смысл главный.Тем часом я за словом словоВ тетрадке сочиняю главы.Он к вечеру варенье сварит,Зимою будет наслаждаться.Строк напишу еще сто двадцать,И новая поэма, паря,Готова! И под стужный морокВ жилище с ароматным чаемЕе прочтут, и юный отрок,И кто от жизни заскучает.Окрестит нас творцами кто-то…Не стану в логике копатьсяСлов сих, они коль в обороте.Сосед (сказали бы в народе),Один он будет наслаждаться.