На асфальте дымятся лепешки коровьи.В ящик с мусором бомж головою нырнул.Полицейский в новой форме хмурит брови:Непорядок в центре! И сам громко зевнул,Словно тем утвердиться, что не знает пораженийВ битвах с нарушителями, и час службы истек.А поселок пробуждается. Это не воскрешениеИз мертвых, а житейский урокБез новизны, без ссылок на эпоху,А как повторенье замызганных дней.Клюют воробьи оброненные крохиБомжем. И улетают скорейНа свежий воздух, напугав полицейскогоШутоломным
щебетом и тенью вскользь.И последняя корова прошагала по Ленинской,Роняя лепешки… предвещая «раскол»!
«Старик, покашливая, тихо…»
Старик, покашливая, тихоПромолвил, как не от себя:«Мил-человек, есть в жизни лихо,И миновать его нельзя.Оно подкрадывается медленноИ кроет тучною волной.Хоть три весь день монету медную,Она не станет золотой.И это ежели б угрозаИз-за угла, кирпич в окно…»Рукой дрожащей вытер слезы.Все наяву. И как в кино.
«Нет войны, а вдов в России…»
Нет войны, а вдов в РоссииЗа полдня не сосчитать.Вновь березы загрустили,Всколготилась пылью гать.Было, помнится, такое,Позабыть бы – да никак,Время страшное, седое,Мокрым стал от слез большак.Верность долгу и Отчизне.Жертвы святы. Их я чту.Нынче что мешает жизниПодниматься в высоту?Разрушенья. Отлученья.Близок пропасти обвал.А по чьей злоб'e – веленью?Чей хоронится оскал?Сколько гибелей, страданий,Род мужской под нож идет!Уготовано свиданье?Мало! Смерть все новых ждет.И вдовеют сплошь и рядом,От могил поля пестры.Лида, Люда, Лора, Лада…Судей рухнули мосты.И поэтому березыПотускнели, пылью гатьВсколготилась. Кличет росстань.Но уж некого встречать!
«За оконным стеклом и за шторой…»
За оконным стеклом и за шторой,Сбитой вкось, за алоэ цветкомУж давно не слыхать разговора,Нет привета оттуда кивком.Я сижу на прохладной опалубке,Пред глазами кустарник растет,А в жилье умирает бабушкаИ никак, и никак не умрет.Не берет ее Боженька душу,Дал помучиться в мире земном.А была она сроду послушнойДа весь век с освященным крестом.
««Домик в деревне…» Телеоператор…»
«Домик в деревне…» Телеоператор«Рисует» на экране «мечту»:Бабушка румяная, опрятнаяСметану дает внучку.А на цветастой столешницеДышит горбушка теплом.Мальчик капризно не чешется,Он артистичен, умен —По подсказке держится соколом,Буренка четко видна.Съемки идут на «высотке».А корова… на картинке она!
«Устоявшаяся тишина…»
Устоявшаяся тишинаЗа ночь. Ни одной звездыДо утра не зажглось. Война?Или предтеча войныДругой, внутригосударственной,Ползущей захолустьемЗмеею искусной,Как дарственностьСатаны. Ведь Бог изгнанИ некому противостоять,Защищать смердов.Пахнет смертью.Молится и плачет мать,Космы седые слезами увлажнив,А она еще молодая —Сорок, а то и меньше.Бессчетно подобных женщинНесчастных, сынов потерявших,Дочерей в городах и на пашнях.Устала окраина. Вымоталась.Центр лишь глянет вскользь,Выматерится, плюнет: «Непогребенных сколь!»А мать, постаревшая до неузнаваемости,Кличет своих ласточку и соколенка.Дочь-красавицу МатренкуИзнасиловали на займище,И неведомо где теперь.Сын в Туркестане охраняет чужую границу.«Пташки мои да разлучные птицы!» —Плачет мать. Зима. Распахнута дверь.
«Бывают странные мгновенья…»
Бывают странные мгновенья,Хотя и повода-то нет,Душа исполнится стремленьемНа изначально смутный свет,И ты уже воспламенился,Горишь и дерзко обуянТем завладеть, на что молился,Про свой не помня скромный сан.И вот на самом пике действаСознанье искра охладит,И ты прислушаешься к сердцу, —Как отчужденное, стучит.
«В саду материнском…»
В саду материнском чего только не было,Не для пейзажа красы,Яблоки сладкие, кислые, белыеИ с холодком от росы.Груша в тернах, а макушка их выше —Ловко румянить жаре.Разом плодов осыпалися «тыщи»,Радость-то нам, детворе!Мы набиваем карманы «конфетами»,Даже в фуражки кладем.А для утехи укладывает летоСкирдами вызревший гром.Тут и смородина возле Паники,Томной рябины кусты.До подбородка крупна ежевика,Щавеля сочны листы.Сада середку калина освоила,Княжила тоже она.В зимушку с ней и оладушек соевый —Эта еда так вкусна!И слава богу, в военную поруОт голодухи никтоИз братовьев не помер.Было горяМного.И много ветров!
«Приласкал я ребенка чужого…»
Приласкал я ребенка чужогоСловом простеньким: «Здравым расти».А мамаша топорно, суровоОтвернулась. О боже, прости!Будто я проходимец, пустышка,Околотная, вредная тать!А младенец – святая малышка —Тянет ручки меня приобнять.Ах и ox! Ничего не поделать,Убеждать бестолково вдвойне,Что осколки таскаю я в теле,Не погиб на локальной войне.И какие сомненья, вопросы?Для мальчонки отрада одна —Чтоб окно украшали морозы,Чтоб была вся округа видна.Чтоб отец был не пьяный, не хмурый,Чтобы мать улыбалась всегда.Чтоб сказал мне когда-нибудь мудро:«Не беда, коли в жизни беда».
«Мы одиноки, мы в пустыне…»
Мы одиноки, мы в пустыне,Вселенной хладною живем.И может, завтра, может, нынеБез содрогания умрем.О чем жалеть, о чем нам плакать?Совсем не лучше мы травы,Которая загибла в слякоть,Не ведая своей порыИсхода, ветреной кончиныИ бега звездных чуждых рек.Нет мира злобы. Лишь лучинаРоняет отблески на снег.И я умру, когда погаснет,Когда щепа сойдет во прах,И все на свете станет ясно,В душе исчезнет подлый страх.