Неоконченное путешествие
Шрифт:
Молодой боливиец демонстрировал нескольким бразильцам старый фокус на спичках — две спички головками вверх засовываются по бокам спичечной коробки, третья укрепляется между ними, зажигается посредине и выстреливает. Случайно один из бразильцев оказался «на линии огня» — метательный снаряд попал ему на кончик носа и прилип к нему. Бразилец не догадался смахнуть спичку, а лишь взвыл от боли и стал поносить боливийца, меж тем как остальные покатывались со смеху. Бразилец оскорбился этим, присутствующие заговорили все сразу, и каким-то таинственным образом дело приняло политический оборот. Если бы не вмешательство сеньора Гатти, могло бы произойти кровопролитие; в те времена каждый человек в Корумбе носил пистолет и чуть ли не каждую неделю происходили смертоубийства.
Обычно с убийцей поступали следующим образом. Его сажали в каталажку и выясняли, есть ли у него деньги и связи. Если, на его счастье, он обладал ими, организовывался «побег» через границу в Боливию, где преступник отсиживался, пока его дело не прекращалось. Но если виновный не обладал ни одним из указанных достоинств, его приговаривали к 30 годам тюремного заключения. Эта система прекрасно действовала, и никто, кроме не имевших связей бедняков, не мог обижаться на нее. Они-то во всяком случае получали по заслугам, ведь для них убийство было непозволительной роскошью, превышавшей их средства!
В Бразилии нет смертной казни, но нельзя сказать, что вследствие этого убийство здесь частое явление. Стреляли в Корумбе главным образом из ревности, по пьянке или вследствие расхождения во взглядах на международное положение; преступления ради преступления здесь почти не знали, так как в массе бразильцы уважают законы. Два английских миссионера приехали в город, горя желанием обратить в христианство индейцев Мату-Гросу. Молодой боливиец, герой эпизода со спичками, посчитал миссионеров подходящими жертвами для своих шуток. Однажды ночью он вывел их на балкон отеля и указал на отдаленные огни по горизонту, там, где на островках твердой земли посреди болот расположились небольшие фермы.
— Вот! — торжествующе сказал он. — Вот костры дикарей! Они окружили Корумбу и следят за нами, чтобы при первом же удобном случае напасть на город.
— Это плохие индейцы? — тревожно спросил один из миссионеров.
— Плохие? О да, очень даже плохие. Настоящие людоеды, все до одного!
Эффект был полный. На следующий день миссионеры отплыли вниз по реке. Фактически диких индейцев здесь не было и в помине на расстоянии сотен миль вокруг! Перед тем как мы двинулись в путь, сюда приплыл с севера в разбитой лодке один немец. У него не было ничего, кроме вещевого мешка, и он проклинал страну, которая с ним так обошлась. Он три месяца ходил за рекой Диамантину в сопровождении пеонов из индейского племени бороро в надежде разбогатеть на добыче золота и алмазов. Вместо этого он потерял все, что у него было.
Другой немец вместе с каким-то англичанином, преследуя те же цели, поднялся вверх по течению в зафрахтованной моторной лодке — с ними мы повстречались в прошлом году — и тоже вернулся с пустыми руками. Не имея представления о местных условиях, они отправились с твердой верой в успех, но потерпели неудачу из-за болезней, нехватки продовольствия и отсутствия опыта жизни в лесу. Не имея надежной карты, они блуждали по огромным диким пространствам к северу от Куябы, все время возвращаясь на одно и то же место, и были вне себя от разочарований и раздражения.
Мы покинули Корумбу 13 июня, теша себя надеждой (которая с самого начала обманула нас), что нам удастся избежать неприятностей. Лишь только мы погрузили животных, обнаружилось, что лихтер сильно течет. Думать о ремонте было поздно; так как путешествие должно было продлиться всего несколько дней, мы все-таки решили плыть, распорядившись, чтобы пеоны посменно откачивали воду помпами. В ту же ночь я проснулся в каюте баркаса, разбуженный каким-то зловещим бульканьем. Схватив топор, я выскочил на палубу, как раз вовремя, чтобы успеть разрубить канаты, которыми баркас был пришвартован к лихтеру; последний погружался в воду со всеми животными на борту. Три пеона заснули у помп лихтера, но, на свое счастье, успели выскочить посреди всеобщей суматохи. Одному или двум мулам удалось освободиться и выплыть на берег, волы и остальные мулы утонули. Это была серьезная потеря для отряда, но я решил продолжать путь, веря в то, что нам посчастливится достать новых вьючных животных.
С помощью бельгийца — управляющего ранчо в Дескалваду — нам удалось добыть две повозки. Пока искали необходимых нам волов, мы жили в полном комфорте на борту баркаса, и все было бы хорошо, если бы не смрад разложения и запах сжигаемых костей — мы стояли на приколе около бойни и фабрики мясных консервов. Наши пеоны развлекались ловлей в загрязненной отходами воде пирай — этих злобных плотоядных рыбок, огромное множество которых водится поблизости боен, отчего эти места реки столь опасны.
Совсем недавно один из пеонов ранчо упал здесь в реку. Как только его тело коснулось воды, на него накинулись полчища пирай, и на следующий день был найден его начисто обглоданный скелет. Управляющий рассказал мне о подобном случае, происшедшем поблизости от Корумбы. Ночью на реке раздался всплеск, и какой-то рабочий спросонок спросил: «Что это?» Другой ответил: «Ничего, это Ладригес упал в реку». Первый что-то пробормотал себе под нос и снова заснул. Несчастный Ладригес успел только вскрикнуть — он буквально был растерзан на куски, не успев даже вынырнуть на поверхность.
Однажды бразильский солдат, одетый в красные штаны, ловил рыбу с лодки в порту Корумбы; какая-то крупная рыба сильно дернула за лесу, и он свалился в воду. Ухватившись за корму лодки, солдат закричал, и через несколько минут от берега отплыла другая лодка. Вместо того чтобы вызволить солдата, вторая лодка взяла первую на буксир и отвела ее к берегу. Там обнаружили, что солдат мертв, — его руки все еще продолжали цепляться за планшир, но ниже пояса мясо было полностью сорвано с костей. Воспоминание о случившемся вызывало бурное веселье у местных жителей в течение нескольких дней. Жертве трагического происшествия никогда не выражали сочувствия. Даже жена и дети погибшего лишь пожимали плечами и немедля принимались искать нового кормильца.
Мне часто приходилось переплывать через реки, чтобы забросить на другой берег канат, с помощью которого можно было бы перетащить снаряжение. В таких случаях я каждый раз принимал меры крайней предосторожности и сначала убеждался, что на моем теле нет царапин или открытых ран, ибо ничего больше и не требуется, чтобы привлечь к себе этих маленьких дьявольских рыб. Когда я находился в воде, при одной мысли о них меня пробирала дрожь, и когда наконец я вылезал на берег, то чувствовал неописуемое облегчение.
Перед отъездом из Дескалваду под навесом около баркаса были устроены «танцы». Гаучо, рабочие и их женщины изрядно набрались спиртного и кружились, отплясывая свои танго и качучи под бренчание гитар и лютен. Наши люди, предводимые Пачеко, присоединились к общему веселью, но около полуночи стремглав прибежали назад под аккомпанемент револьверных выстрелов. Какой-то ревнивый гаучо, держа по револьверу в каждой руке, ворвался под навес и открыл беспорядочную стрельбу. Один человек был убит, другой тяжело ранен в живот, пулей слегка задело женщину. Гаучо вскочил на лошадь и в классической манере приключенческого романа умчался прочь от берега.