Неоконченный роман одной студентки (другой перевод)
Шрифт:
— Пусть докладывает кто-нибудь один! — приказал Костакис.
Тот, на кого он указал, еще не успел успокоиться и, трясясь как в лихорадке, начал рассказывать, как бог спустился из машины и похитил арестованную.
— Ах, идиоты! Я покажу вам бога из машины! — взревел Костакис. — Сколько раз я вам говорил поменьше ошиваться в театре!
Пракситель и философ, по-видимому, не были такими убежденными атеистами, потому что боязливо подняли головы к небу и повернулись в сторону Олимпа. Однако там, как и прежде, не было ничего, кроме огненного лика Гелиоса, который, хоть и был чисто эллинским богом, с непонятным людям старанием плавил в своей
Глава пятая
ГРЕХИ ВИНОГРАДНОЙ ЛОЗЫ
Столь грубо исторгнутая из эллинской эпохи Циана не радовалась своему спасению «богом из машины». Она все еще чувствовала себя той мифически свободной женщиной древности, какими были Аспасия и Филис, все гетеры Эллады. Она все еще была «исполнена божества», как хитроумно говаривали древние греки, хлебнув лишнего, имея в виду, разумеется, Дионисия. Коринфское вино с божественно-невинной греховностью еще играло в ней, исполняя танец менад и сатиров.
— И как тебе удалось меня найти? — сердито спросила Циана, избегая смотреть на экран, на котором с бешеной скоростью крутились цифры, обозначающие годы. — То проклятая машина дает сбой, то еще что-нибудь…
— Ты забыла, что у тебя в коренном зубе скрыт пеленгаторный передатчик? — рассердился в свою очередь инженер-ассистент по эксплуатации хронолетов. — Ориентируясь на его сигнал, машина не дает разбросов во времени.
— Ты хотя бы понимаешь, какую глупость совершили мои милые коллеги по Институту? Прервать командировку как раз в тот момент, когда я должна была явиться перед ареопагом! Теперь мы так и не узнаем, существовала ли на самом деле Фрина и кого изобразил Пракситель в виде Афродиты Книдской!
Инженер мало что смыслил в работе историков, но явно чувствовал себя виноватым, и она простила его, затаив обиду только на своих коллег:
— Я им покажу! Значит, ты меня любишь? Так что же теперь делать? Я тоже, кажется, тебя люблю.
— Почему «кажется», ведь ты только что сказала это совершенно определенно? — забеспокоился Александр. С этой девушкой никогда ни в чем не можешь быть уверенным.
— Мы же были в другом веке, — засмеялась Циана. — Тогда почему ты меня не поцелуешь, если любишь?
— Сейчас? Неудобно.
— Что тут неудобного? — вытянулась она в удобном пилотском кресле хронолета.
Молодой инженер покраснел.
— Ты забываешь, где мы находимся. А потом, равновесие полета…
— Вряд ли мы его нарушим! — усомнилась она, а ее губы вновь стали цвета коринфского вина, вероятно, от какой-то ассоциации с древностью. — А ты знаешь, что я без нижнего белья?
Она залилась смехом, так развеселило ее невежество инженера по части древней истории:
— Разве можно появиться в Элладе в белье? Ведь женские трусики были изобретены в Европе лишь в средние века. Представляешь, какая путаница наступила бы в истории, если бы кто-то полез ко мне под хитон или приподнял его!
— Но с какой это стати кто-то будет лазить тебе под хитон? — возмутился в Александре век двадцать четвертый.
— О, ты не знаешь мужчин прошлого! Их первым делом было полезть под юбку, — сообщила ему Циана, и в голосе ее не чувствовалось осуждения древних нравов.
Александр был потрясен.
— А с тобой такое случалось?
— Один попытался, но я отшвырнула его от себя метров на десять. Однако я раздевалась перед Праксителем, а он так до конца и думал, что я богиня! О боги, если бы на
Молодой инженер забеспокоился еще больше.
— Циана, прошу тебя, откажись от этой профессии!
— Ну вот еще! А что прикажешь мне делать в нашем скучном времени?
— Может, со мной тебе не будет скучно. Давай поженимся, а?
Предложение как будто заинтриговало ее, и она сказала:
— Хочешь ко мне?
— В машине нельзя, неизвестно, что может случиться.
— Ну иди ко мне, это будет фантастично! Начинаешь в одном веке, а кончаешь в другом!
— Нет, это еще не исследовано! — воспротивился инженер по эксплуатации хронолетов.
— Так давай исследуем!
— Эксперимент не делается с бухты-барахты, чтобы его поставить как следует, нужна программа, подготовка.
— Дурень! А еще хочешь жениться на мне! А ведь это тоже не известно чем может кончиться!
— Но ведь я не ученый, а самый обыкновенный инженер, — еще глупее начал оправдываться Александр. — Циана, прошу тебя…
Однако увидев на лице ее мечтательное выражение — а это означало, что она снова умом и сердцем в своей древности, — он почувствовал новый прилив ревности и, позабыв все правила поведения в хронолете, выкатился из своего пилотского кресла, упав прямо на девушку. Но в этот момент Циана увидела через его плечо, что экран на пульте управления сменил цвет, а бешено крутящиеся цифры уже отсчитывали время в минутах.
— Приехали! — оттолкнула она от себя Александра, и он панически бросился на свое место.
Они и в самом деле прибыли.
И это, возможно, было первое в жизни молодого инженера трагическое прозрение: даже если в твоем распоряжении машина времени, времени на любовь всегда не хватает.
На лабораторно-белой стартовой площадке маячила одинокая фигура профессора с кафедры полетов во времени. Узкий, дважды перехваченный поясом хитон не позволял выпрыгнуть из высокого люка, поэтому, чтобы спуститься. Циане пришлось проделать сложное гимнастическое упражнение. Ее голые ноги обнажились до самых бедер, что, кажется, окончательно взбесило профессора. Вероятно, ему осточертело возиться с этой дипломницей. Он раскрыл было рот, чтобы по обыкновению встретить ее руганью, но Циана испуганно пискнула:
— Видно было, что я без штанов? — и кокетливо оправила на себе дорогой хитон.
Картина была впечатляющая: хорошенькая афинская гетера на фоне блестящей темпоральной машины. Может, поэтому профессор несколько раз ошарашенно мигнул, прежде чем открыть рот, но бывшая его студентка снова не дала ему сказать ни слова:
— А вы, наверное, тоже не знаете — почему? Ну да, ведь вы тоже не историк. — Она изящно семенила ему навстречу, возбужденная от переполнявших ее впечатлений, счастливая своим приключением. — Эта часть дамского туалета придумана христианскими мракобесами. Когда-то существовали публичные казни: пятьдесят палок, сто палок по голому телу. Так же наказывали и женщин, пока не вмешалась церковь. Было замечено, что публика, особенно попы, проявляет нездоровый интерес. И вот церковники приказали надевать на женщин штаны, прежде чем приводить наказание в исполнение. А женщины, тоже, вероятно, не случайно, обратили это в моду, потому что никогда не знали, бедняжки, когда и для чего им будут задирать юбку…