Неон
Шрифт:
За дверью не требовался фонарь. Выломанные двери в квартиры по обе стороны от лестницы впускали свет, зеленый от лезших в окна побегов. Холодом тянуло от открытой двери в подвал, но лестница наверх была чистой – никакого мусора, которого в избытке было здесь у нас под ногами.
– Можно дальше я один? – сказал я и прислушался. Никакого подозрительного шума наверху, только слабый вой ветра.
– А нас тогда зачем тащил? – возмутился Артур, но Клара слегка стукнула его свернутым блокнотом по груди и преградила дорогу рукой.
– Иди. Мы позже подойдем.
До чего высокие
На втором этаже на удивление меньше разгрома. Даже двери на своих местах, только распахнутые настежь. Одни деревянные, другие обитые дешевым дерматином. Из каждого косяка торчат лоскутья утеплителя от осенних сквозняков. Я аккуратно заглянул в распахнутую дверь. Две пустые комнаты, залитые светом. Застывший среди зала с рваным линолеумом шкаф. На стенах квадраты не успевших выцвести обоев – тут висели картины или фотографии. Одна пустая разбитая рамка лежала в углу. Я аккуратно прикрыл дверь за собой.
Откуда-то снизу доносились звуки шагов, треск битого стекла под подошвами. И никаких разговоров. Клара и Артур терпеливо ждали.
И снова шаг за шагом. Вот, она поднялась сюда. Остановилась в проходе отдышаться, держась за резные перила. А наверху квартира. И тут было темно. Прикрытые двери лишали лестничную площадку солнца. Еще выше на чердак вела ржавая лестница, но обитая жестью дверь была заперта на увесистый замок.
Я достал из кармана телефон, сделал пару снимков площадки, словно потом они могли ответить на какие-то вопросы. Потянул дверь за железную ручку, но она оказалась закрыта. Поначалу я решил, что кто-то нарочно запер квартиру Иды Евгеньевны, но потом понял, что из нее просто никто не выселялся. Возможно, мрачные рассказы про это место остановили охотников на старые вещи, и дверь никто не стал ломать.
Вот так это и произошло в тот день. Она открыла дверь, вошла в знакомую квартиру, чтобы исчезнуть в ней навсегда. Я провел рукой по шершавой деревянной облицовке, снова подергал ручку.
Артур и Клара поднялись вслед за мной, тихо ступая по пустой лестнице. Желтый свет выхватывал их лица из темноты. Артур молча кивнул на дверь, перехватил ломик и зашагал быстрее.
– Подожди. Это все-таки чужая квартира.
– Этот дом пустует уже два года. Нет тут больше чужих квартир. Пусти-ка.
Я неуверенно отошел.
Клара стояла позади меня, пряча за спиной руки. Рыжие волосы прямыми локонами обрамляли ее лицо, и в темноте она казалась еще совсем юной девочкой. Может дело короткой белой куртке, футболке под ней с жизнерадостным авокадо. Мой секретарь – совсем еще ребенок. А тогда в подъезде казалось, что она как минимум на год старше меня. Впрочем, в школу она уже точно уже не ходила. Я прищурился. Клара развела руками.
– Что?
– Сколько тебе лет?
Она вдруг засмеялась, покачала головой и убрала волосы от лица.
– Работать имею право.
– Ты выглядишь очень юной.
Она кивнула, все еще улыбаясь прикусила нижнюю губу.
– Это потому, что я еще юная, шеф. Скажи мне тоже самое лет через двадцать, и я тебя обниму.
Артур повернулся к нам и торжественно показал ломик.
– Закончили любезничать? Я тут приоткрыл кое-что. Завесу тайны – так сказать.
Дверь бесшумно открылась, пустив нас внутрь маленькой уютной квартиры. Здесь тоже не было ничего, кроме голых стен и старомодного серванта в углу, который поленились вывозить. Из широких окон лился все тот же яркий желтый свет и в нем искрились мелкие пылинки.
– Подождите, я сделаю пару снимков, – сказал я.
По квартире гулял ветер, врывающийся в раскрытую форточку. Я ошибся насчет вещей. В маленькой комнате стояла кровать, застеленная старым пледом, а на кухне возле отключенной газовой плиты – стол. На его краю одиноко отбрасывала тень чашка. В наглухо закрытых окнах между рамами комьями застыла пыль на когда-то белоснежной вате. Полоски бумаги, которой проклеивали на зиму рамы, рассохлись, свернулись желтыми серпантинами. Я выглянул в окно. Там ветер лениво колыхал кроны молодых ив.
– Смотри-ка, – Артур поднял с подоконника закрытую банку кофе. – В такие раньше окурки кидали.
Старая этикетка. Таких не выпускали уже лет двадцать. Старая банка играла на солнце яркими красками.
– Полная, – Артур потряс ее и прислушался. – Только вся в паутине.
Он брезгливо вернул банку на подоконник и обтер о штанину руку. Клочки черной паутины неспешно опускались на пол в ярком солнечном свете.
Квартира словно застыла во времени и в полной тишине. И стены, видевшие Иду Евгеньевну Марченко в последний раз, хранили вечное молчание. Вот тут она смотрела в окно, а тут дрожащими руками набрала номер полиции. Из стены торчали обрывки телефонного провода. Она обернулась на дверь, может быть, даже побежала к ней… А что было дальше не знает никто. И вряд ли узнает когда-нибудь.
– Не по себе, – Клара потерла плечи и запахнула куртку. – Словно тут кто-то еще есть кроме нас.
– Это все тишина, – Артур водрузил на плечо ломик. – Пойдемте осмотрим чердак.
Они вышли, а я остался. И правда, словно кто-то тут есть. Вот, в соседней комнате, прислушивается к тебе, следит за тобой. Но когда ты заглядываешь за угол, он уже на кухне, проводит пальцами по яркой банке и смотрит в окно.
Я медленно пошел к двери, стараясь не поворачиваться спиной к пустым дверным проемам комнат.
***
На пригорке еще гулял дикий теплый ветер, шумел ветвями деревьев в овраге, через который тянулся старый ржавый мост. А уже за ним начинались унылые пятиэтажки, между которыми просвечивал проспект. Бело-синие троллейбусы неспешно карабкались на холмы, развозя разморенных жарой пассажиров.
Артур открыл бутылку с уже теплой водой и плеснул себе в лицо.
– До остановки высохнет, – он пригладил мокрое пятно на футболке. – А тебе в куртке не жарко?