Неотразимое чудовище (сборник)

Алешина Светлана

Вот эту самую идею мне хотелось понять, и как можно скорее.

А пока я стояла, смотрела ей вслед и дрожащими пальцами разминала сигарету.

Когда на мое плечо легла рука, я дернулась.

— Саша…

— Ты веришь, что убила она? — спросила я Лешку, неожиданно охрипнув.

— Успокойся, нет.

— Вот и я тоже в это не верю…

— Саша, ради бога, перестань так дрожать.

Я хотела заверить его в том, что не дрожу и дрожать не собираюсь, но с удивлением обнаружила, что мои пальцы действительно ведут себя по-кретински.

— Успокойся, — снова

попробовал привести меня в норму Ванцов.

— Лешка, почему она все это сделала? Почему?

— Может быть, ей не хочется жить? — предположил он.

— Ерунда, — затрясла я головой. — Она за кого-то боится. И считает, что этот человек и совершил все преступления! Но ведь она же была влюблена в Донатовского! Тогда — кто это может быть?

Лешка пожал плечами.

— Саш, мы разберемся! Обязательно! Ты мне веришь?

— Мне очень хочется верить в то, что мы разберемся! Но такой запутанной истории в моей практики не было, — сердито сказала я ему. — И как нам из нее выпутать эту сумасшедшую дуреху — ума не приложу!

* * *

«Она за кого-то боится»…

За окнами автобуса мелькали равнодушные дома и такие же равнодушные люди.

Водитель отрывался по полной программе, врубив на полную мощность разухабистый «блатняк». В конце концов он приедет домой и завалится перед телевизором.

Я тоже, в конце концов, заявлюсь домой и включу Баха, чтобы не озвереть окончательно. Потому что в последнее время я чувствую, что это состояние не за горами. Например, сейчас мне ужасно хотелось встать и выключить эту мутотень. Заодно напомнить этому самому водиле, что раз я плачу за проезд четыре рубля, может, не надо включать в стоимость обслуживания культурную программу, о которой я не просила? А если я не люблю Михаила Круга? Ну, вот такая я попалась недоразвитая!

«Остыньте, мадемуазель!» — посоветовал мой внутренний голос.

И на сей раз он был совершенно прав, этот зануда… Злость порождает горячность, а до чего хорошего додумаешься в горячечном бреду? Только до бреда…

Я закрыла глаза. В темноте сначала сновали цветные кружочки. Кажется, экстрасенсы называют их «сигнатюрами». Эти сигнатюры все прыгали перед глазами, ужасно меня раздражая, пока я к ним не привыкла.

А потом я все-таки сосредоточилась. То есть до меня уже не долетали откровения «лесоповальных» певцов. И как будто я вообще уже не ехала в этом автобусе, а сидела в саду, теплом, летнем саду. И чей-то мягкий голос говорил мне: «Вот мы с тобой почти ссоримся из-за него, а он теперь где-нибудь в гостиной или в саду смеется над нами… стремится доказать, что он гений».

Так ясно он прозвучал, что я почти готова поклясться, что узнала его, это был голос самого Донатовского. Я дернулась, будто проснулась, и открыла глаза, озаренная догадкой — вернее сказать: не догадкой, а каким-то слабеньким ее подобием.

Смеется. Он смеется над нами.

Может, вы не верите в то, что наше подсознание иногда работает круче сознания, но у меня уже была куча поводов убедиться в этом.

Я встала и вышла из автобуса.

Мне надо было срочно обсудить эту идею с Лариковым. Кто знает,

может, мы сможем вдвоем докопаться до сути?

* * *

Влетев в квартиру, я отмахнулась от Ларчика, который попытался сочувственно спросить, как дела у Риты.

— Сущий отврат, — бросила я на ходу. Меня волновал сейчас куда больше его книжный шкаф. А именно — одна книжка.

Нашла я ее сравнительно быстро и тут же уткнулась в нее, не обращая внимания на вопросительно-недоуменные взгляды моего босса.

Увидев, какая книга вызвала во мне интерес, Ларчик хмыкнул и включил Ника Кейва.

— Спасибо, — буркнула я. — Ник Кейв как нельзя кстати. Особенно хорош после слащавого «блатняка»!

— Ты внезапно склонилась к «маниакальной» идее? — поинтересовался босс.

— Не знаю, — честно ответила я. — Пока еще не знаю… Ларчик, что можно сделать, если подозреваешь человека, но никаких улик против него нет?

— Надо подсунуть ему «свинью»…

— Нет, не то. «Жучок» не поможет. Как взять его за жабры, если жабры эти… Как бы выразиться поточнее? Имеют неясные очертания. Не важно, впрочем. Ты меня понял.

— Ага, — кивнул Ларчик. — Понял… Значит, надо постараться взять его с поличным.

Я кивнула.

«Если ты убивал часто, то в итоге это хочется делать всегда, — прочитала я откровения в книжке. — Желание убивать всегда скрываемо, и оно всегда слаще. Слаще любви к женщине».

Бог ты мой, ну и пакость!

Тем не менее полезно, знаете ли!

Я посмотрела на «монстрилу».

Ну да, конечно, — приплюснутый нос, маленькие, глубоко посаженные глаза, кустистые брови, низкий, нависший над глазами лоб… Непременный зверский оскал.

Тот, кто лепил этого урода, явно находился в плену собственных представлений о маньяках.

— Не хватает редкой бороды, и получился бы типичный человек-животное Ломброзо, — проговорила я. — А если все наоборот, Андрей?

— О чем это ты?

— Понимаешь, Ларчик, я тебе сейчас все расскажу, а ты подумаешь, что из этого — бред, а что не лишено здравого смысла! И тогда, дружочек, мы подумаем, как нам поступить! Ладно?

Как будто у него был другой выход!

* * *

Я увлеклась. Но, надо отдать должное Ларикову, все мои «фантазии» он на сей раз выслушал внимательно, стоически перенося мои попытки сыграть все в лицах. Конечно, я заразилась этими способностями от Донатовского и теперь пыталась сделать то же самое.

— То есть ты предполагаешь, что это он?

— Да вот как-то все сходится, — развела я руками. — Посмотри, Ларчик! Первые жертвы — со следами насилия, так?

— Саша, а если эти преступления совершенно не связаны между собой?

— А если связаны? Мы же должны отработать все версии!

— Ну, ладно… Отрабатывай.

— А теперь Лиза. Она просто задушена! Что из этого следует? Первое — если это маньяк, почему он этого не сделал?

— А если это не маньяк?

— Мы договорились, Ларчик! Сейчас у нас версия маньяка! Предположим, Лиза узнала о ком-то из очень близких ей людей, что этот человек — и есть наш искомый маньяк!